Найди меня
Шрифт:
– Ни за что!
– Не капризничай.
– Нет!
Сначала я заиграл, а потом запел, продолжая играть и немного позируя.
– Теперь твоя очередь, – сказал я, повторяя мелодию, и повернулся к Мишелю.
Он смутился, но потом начал напевать, как я его просил.
– У тебя хороший голос, – заметил я. А потом, чувствуя вдохновение, снова заиграл и велел Мишелю петь: – Это сделает меня счастливым.
И он снова запел, а потом запели мы вместе.
– На следующей неделе я начну брать уроки фортепьяно, – заявил Мишель после. – Хочу, чтобы оно
Интересно, он так говорит, чтобы привести меня в хорошее расположение духа?
– Ты позволишь мне быть твоим учителем? – спросил я.
– Конечно. Что за глупости. Вопрос в том…
– О, молчи!
Затем я попросил его сесть и заиграл каденции Бетховена и Брамса к ре-минорному концерту Моцарта.
– Превосходно! – воскликнул я, чувствуя, что две эти каденции получаются у меня великолепно. – Есть еще много других. Одну даже сочинил сын Моцарта.
Я играл. Он слушал.
А потом в порыве вдохновения я сымпровизировал собственную версию.
– Если хочешь, я могу продолжать до бесконечности.
– Как бы и я хотел вот так вот играть.
– И будешь. Я бы сейчас сыграл лучше, если бы утром позанимался, но кое у кого были другие планы.
– Мог бы не соглашаться.
– Мне и самому хотелось погулять.
Потом, ни с того ни с сего:
– Можешь сыграть ту мелодию, которую ты играл для студентки из Таиланда?
– Ты имеешь в виду эту? – спросил я, точно зная, о какой идет речь.
– Интересно вот еще что: после того, как наш друг Леон в своей каденции цитирует несколько тактов из Вальдштейновской сонаты Бетховена, происходит нечто совсем безумное.
– Что? – поинтересовался Мишель. Столько музыкальных фактов за один день – для него это, пожалуй, слишком.
Я заглянул в ноты, потом еще раз, просто чтобы убедиться, что ничего не выдумываю.
– Похоже (правда, я в этом еще не уверен), что, процитировав «Аврору», Леон постепенно переходит к другому произведению (которое, весьма вероятно, послужило вдохновением для еще одной композиции Бетховена) – произведению под названием «Кол нидрей».
– Ну конечно, – произнес Мишель. Он еле сдерживал смех.
– «Кол нидрей» – это еврейская тема. Как видишь, она очень завуалирована, здесь ее проносят контрабандой… И я предполагаю, что, помимо профессиональных музыкантов, только евреи, знающие нотную грамоту, поняли бы: основное содержание каденции – не Бетховен и не «Аврора», а «Кол нидрей». Эти несколько тактов повторяются семь раз, так что Леон точно понимал, что делает. А после он, конечно, вернулся к «Авроре» и к трели, знаменующей вступление оркестра.
Чтобы Мишель понял, что я имею в виду, я медленно проиграл ему сначала каденцию, а потом «Кол нидрей».
– Что такое «Кол нидрей»?
– Это арамейская молитва, которую читают в начале Йом-Киппура, главного священного дня в иудейском календаре. Она представляет собой провозглашение отказа от всех зароков, всех клятв, всех обетов, всех обязательств перед Богом. Но
– Но мне знакома эта мелодия, – вдруг сказал Мишель.
– Где ты ее слышал?
– Не знаю. Не могу вспомнить. Но, кажется, когда-то очень давно. – Мишель задумался, а потом, будто выйдя из оцепенения, сказал: – Думаю, нам пора ужинать.
Но мне нужно было закончить с этим делом.
– Твой отец мог познакомиться с этой мелодией двумя способами. Либо ее напевал или играл ему Леон (зачем – понятия не имею, разве что хотел доказать, что иудейское богослужение сопровождается красивой музыкой), либо твой отец присутствовал на службе в Йом-Киппур, что, пожалуй, говорит о гораздо более близкой связи между ними. Не сказать, что туристы в этот день собираются посмотреть, как евреи отмечают День покаяния.
Мишель призадумался, а потом вдруг сказал:
– Я бы пришел, если бы ты меня пригласил.
Я взял его руку, немного подержал и поцеловал ее.
За ужином мы обсуждали возможную причину тайной каденции. Шутка для своих? Краткое изложение незаконченной работы? Сложное задание для пианиста? Может быть, так он словно бы махал рукой – передавал привет в память о дружбе, которой, кто знает, возможно, однажды пришел конец.
– Очень многое я еще не успел рассмотреть, – сказал я. – Может быть, и такое, что каденцию сочинили при весьма мрачных обстоятельствах и она была точно прощальным криком еврея из преисподней.
– Не слишком ли много мы домысливаем?
– Возможно.
– Кстати, у нас в городе потрясающий мясник, так что филе просто отличное. Кухарка любит подавать с ним овощи, особенно спаржу, когда получается ее найти, и готовит ее великолепно, несмотря на аллергию. Я люблю индийский рис. Понюхай. – Мишель помахал рукой над рисом в мою сторону. Он специально меня дразнил.
Но потом я понял: мы что-то упускаем.
– Леон – еврей, твои бабушка с дедушкой его на дух не выносят – скорее всего, думают, что он плохо влияет на карьеру твоего отца, а слуги считают, что он ниже их. Франция оккупирована, и вскоре немцы будут жить под этой крышей, а может, уже едят за этим самым столом – ты ведь говорил, что так оно и было. Леон не может находиться в том же доме, разве что он прячется на чердаке, чего никто из жильцов бы не потерпел. Так каким же образом ноты попали в руки твоему отцу? – Я взял их с собой за стол.
– Попробуй это вино. У нас осталось три бутылки. Мы дали ему подышать на кухне.
– Ты можешь сосредоточиться?
– Да, конечно. Что ты думаешь об этом вине?
– Потрясающее. Но почему ты все время перебиваешь?
– Потому что мне нравится, когда ты такой сосредоточенный, такой серьезный. Я до сих пор не могу поверить, что ты у меня дома. Жду не дождусь, когда мы уже окажемся в постели.
Я выпил вино маленькими глотками, и Мишель вновь наполнил мой бокал.
Разрезая мясо, я не удержался и сказал: