Найду твой след
Шрифт:
— Все о'кей.
— Ясно. Ты просто устала.
— Устала? — Натали вскинула тонкие брови. — Разве может устать волчок, который для того и предназначен, чтобы крутиться?
— Нат, вот что я тебе скажу.
Агнес решительно положила вилку на стол, и та почти воткнулась зубцами в скатерть. Натали на секунду показалось, что видит на белой ткани дырку. Ее сердце замерло, когда она услышала слова Агнес:
— Ты должна уехать.
— Ты имеешь в виду… мне предстоит поездка? Куда?
— Нет, — Агнес
— Но… почему? — спросила Натали, хотя сердце удивило ее, с облегчением дернувшись в ответ на слова Агнес: «выйти из игры». Она и сама не ожидала, что так устала. — Ты не хочешь больше…
— Хочу. Мы все хотим тебя. — Агнес усмехнулась. — Мы все хотим тебя поиметь. Потому что вы с Мирой притягиваете деньги к организации. Но, милая моя, я хочу тебя сохранить… Для тебя самой.
Натали смотрела на красивую женщину с белым лицом, на ее собственной вилке болтался листик салата, он был кудрявый и колебался, потому что рука слегка дрожала. Натали, кажется, не знала, как с ним поступить — то ли вернуть в тарелку, то ли донести до рта. Но, когда Агнес закончила фразу, выбор не понадобился — листик упал на белую скатерть. Натали тупо смотрела на зеленую полоску, которая беспомощно лежала и увядала на глазах. Эта полоска никому больше не была нужна.
— Я не хочу, чтобы ты превратилась в нее. — Агнес кивнула на беспомощно лежащую на столе зелень.
Натали не сразу поняла, о чем говорит Агнес, и, подняв глаза, взглянула на соседние столики, пытаясь отыскать, на кого указала Агнес.
Агнес засмеялась. Низким, как у Эллы Фитцджеральд, голосом она проговорила:
— Не туда смотришь. Вон, на столе. Зелененький, маленький, несъедобный. Теперь он годится только на выброс. Не поняла?
Натали тупо качала головой.
— Не-а.
— Я так и думала, — обрадовалась Агнес. — Дорогая моя Нат, давай-ка уходи со сцены на пике славы.
— Но… разве я больше не нужна организации? — тупо упорствовала Натали.
— Тебе организация больше не нужна. Она уже опасна для тебя. Если ты еще пробудешь с нами год-другой, ты превратишься в ржавое помойное ведро. Разве не видишь, какие свары устраивают наши активистки?
— Но они… они борются…
— Они борются со своей природой. Они втюхивают себе в голову, что им не нужны мужчины, им нужен только мир на земле. Что «мир» мужского рода и с ним вполне можно трахаться столько, сколько хочется.
От неожиданности Натали открыла рот. Говорили, что Агнес бывает грубой и резкой, но эти слова ее просто потрясли.
— Считай, Нат, что я выгоняю тебя из нашей организации. Ты нам больше не нужна, такая красивая, такая обаятельная, с таким прелестным
Агнес шлепнула рукой по столу, и Натали непроизвольно отметила, какие длинные у нее пальцы, какая изящная кисть. Она увидела, как заиграл топаз на указательном пальце. Он был похож на клочок легкого тумана в долине, в которую спускается вечер.
— Но… — Натали побледнела. — Неужели я…
— Да. Ты нам больше не нужна.
— Но куда же я…
— На край света. На Аляску, вот куда. — Агнес хрипло засмеялась. — Вы с Мирой улетаете в субботу. Я обо всем договорилась. Ты едешь работать в наш филиал. Но уже не матерью подарка борьбе за мир, а нормальным сотрудником. Ты будешь заниматься работой с местными женщинами, в основном с эскимосками. — Агнес встала, взглянула на часы. — Мне пора.
— Агнес.
Но Агнес уходила от нее, не оглядываясь.
Она не хотела сказать Натали то, что вертелось на языке. О том мужчине, которого она просила присмотреть за Натали и Мирой.
Натали осталась сидеть за столиком, официант не подходил к ней — Агнес заплатила за ланч, щедро дала на чай и велела не тревожить молодую женщину.
Когда Натали пришла в себя от потрясения и осознала, что свободна, она вдруг испугалась. А как же она… Как она будет жить без привычной золотой клетки? В которой ее так хорошо кормили и она только и делала, что пела… Она пела, подчиняясь чужой воле, за это ее кормили и поили…
Она сидела за столиком в полном оцепенении, не видя никого в зале, не глядя на еду, не ощущая тонкого запаха рыбы, приготовленной на гриле. Она не сказала бы сейчас, какого цвета овощи на тарелке.
Сейчас Натали Даре была не здесь. Да, в конце концов должна была признать Натали, не только Агнес, но и другие многоопытные женщины, обученные манипулировать или, как они уверяют, руководить другими людьми, читали тогда по ее лицу и по лицу Бьорна Торнберга их тайные желания.
О них догадаться не составляло труда, они сквозили в каждом повороте головы, ясно читались по тому, как топорщились ее соски под черной хлопчатобумажной футболкой, как напрягались бедра и как они играли, обтянутые тугими черными джинсами, когда Натали шла, чувствуя, что молодой швед следит за ней взглядом.
Она-то думала, будто язык ее тела читает только Бьорн Торнберг, но, оказывается, «чтением» занимались и другие.
Натали вдруг поймала себя на мысли, которую не допускала до себя, занятая своей странной публичной жизнью. Она каждый день вспоминала о Бьорне. Когда смотрела на Миру, день ото дня все больше становившуюся похожей на своего отца, когда ложилась спать, обнимая девочку и крепко прижимая к себе. Странное дело, но Натали казалось, что стоит Мире стать взрослой, как перед ней снова возникнет Бьорн.