Найон
Шрифт:
Она с удовольствием закрыла глаза и отдалась приключению. Дождалась полёта – как взлетела в воздух и, вместе с ним, приземлилась в подушки. Под смешные комментарии, в его ключе: борт восемь-восемь просит разрешения на посадку. Борт восемь-восемь совершил посадку, пассажиров просят не выдирать кресла, не воровать стюардесс. Командир корабля благодарит всех за… – Дальше посыпались поцелуи, и командир капитулировал, лишь в паузе успел посетовать: «А меня дома ждала любимая жена».
Насытившись друг другом,
– Что задумал?
– Хочу поводить за нос. Получится – так и хвоста вычислю.
– Это не опасно?
– Иди ко мне. Этот день наш, потом будет видно.
Тая цвела и пахла, отдавалась, кусалась и рычала, как в последний раз. Только она не думала и не гадала ни о чём, ей довольно и того, что Женька рядом, что любит так сильно, как никто. Очень-очень! Вы теперь можете говорить всё, что угодно, мне плевать! Он мой. А если эта последняя встреча, так и не жаль. Будет, что вспомнить.
Через полчаса он взял тёмный дождевик и вышел в сумерки.
Три шага – и он растворился в воздухе, как человек-невидимка. Она нахмурила бровь: сколько мы тогда за дождевик отдавали? Он ещё сопротивлялся – дорого. Храни его!
Где-то неподалёку поднялся лай. Обычный, дежурный лай, в порядке вещей. Кабы кто чужой, тут бы все поднялись, улицами бы перекликались: эй, глядите в оба, он в вашу сторону пошёл. – сейчас мы его встретим…
Холод стал подниматься по голым ногам, Тая вернулась в дом. Её снова потянуло в спальную, села на край и коснулась рукой места, где покоилась его голова. На этой подушке, вот, и волос оставил…
Она упала в подушку лицом, подышала, втягивая в себя этот неповторимый запах. Когда разобралась, что запах вышел, нашла волос и отнесла в шкатулку с колечками, бусами. Чем ни украшение?
Где-то стукнуло, прислушалась. Нет, так скоро он не придёт.
Снова легла, спиной угадывая его тепло. Потом закрыла лицо руками и расплакалась, как будто уже проводила на поезд, и он уехал далеко. В первый раз, что ли?
Ну-у, это было раньше, сегодня всё по-другому. И трещины меж нами не случилось, а эта волна так и хлещет, так и бьёт, как только что, своими руками, отпустила.
Женька! Я тебя люблю. Я так сильно тебя люблю, что готова на всё, лишь бы ты жил, и я была в этом уверена. И пусть, пусть попадутся другие бабы. Знать о них не хочу, это твой выбор. Я тут… Женька, Женька, – она всхлипнула, подержала ладони на лице, досчитала до ста и села на кровати.
– Всё, хватит! Жизнь продолжается. – Потопала на кухню ставить чайник. Поднимала глаза на знакомые предметы и что-то припоминала. Вот стул. Недавно придумал свой клей и так склеил, что вдвоём сели – хоть бы скрипнул.
Глаза остановились на его тапочках. Они будто таращились на двери.
– И я подожду.
Чайник вскипел, она действовала как на автомате. Вместо сахара чуть не сыпнула соль. Эй, подруга! Выше нос! Тоже
Порыв ветра ударил в окно, форточка отскочила. Не от тебя ли весточка?
***
Аверьянов даже не видел, куда идёт, ноги несли. Неужели предстоит разлука? Как-то он совсем и не готов, свалилось вот на голову. При всех этих явных недостатках, он не собирался жаловаться: есть те, кто и крыши над головой не имеет.
Дома сонно потягивались, сводя ключицы. Иной хозяин отужинал и пялился в окно, поглаживая пузо. Сытный ужин, никуда не надо, завтра выходной. Проклятые недели бегут всё быстрее, – куда торопимся?
Его догнала собака, пошла рядом. Мы тут с тобой в дозоре, чужих не видать.
– Я вот и вышел, поглядеть. Сегодня один похаживал, вы его проглядели.
– Не может быть! Мы бы его подняли на вой. Свои порталы смотри, может, кто ключик подобрал?
Аверьянов задумался. Они вдвоём на всю улицу.
Он присел на корточки.
– Это ты сейчас со мной говорила, Зеля?
Собака уселась, окружив себя сзади хвостом, высунула язык. Он пошарил в кармане конфету, и вспомнил, что сам высосал последнюю.
– Свои порталы, говоришь? Ну, давай, уже закончим кружок и вернёмся ко мне. Мне будет как-то спокойней, если ничего не найдём.
Подходя к повороту, Зеля шумно выдохнула через ноздри. В тени старой липы их почти не разглядеть, а по улице прокатил хороший велосипед. Дорогой, упакованный, но без света. Если у тебя не сдохли батарейки, почему не включаешь? Задний красный тоже не горит.
Аверьянов шагнул на перекрёсток и немного подождал… Велосипедист проехал мимо его калитки, показалось. Можно идти, но собака фыркнула. В последний момент, на грани возможности, незнакомец что-то перебросил во двор.
– А я говорила!
– Что ж его не приветила?
– День такой: лучше не связываться. – Махнув хвостом, Зеля тронулась по своим делам, поближе к родной будке. Аверьянову пришлось вернуться назад и найти тропинку к своему огороду. Через заросли крапивы, через ручей – он вцепился в угловой столб, стал размышлять, сумеет ли перемахнуть одним броском, ничего не порвав.
Левой рукой закрепился на верхней жерди, перебрал ногами для разгона – забросил правую ногу, подтянул левую и, в воздухе, придал направление телу. Дождевик огрызнулся на высоту забора, заявил, что можно ставить и пониже, но выдержал. Как вор, Женька приземлился на обе ноги, оценил ущербы. Их не было.
– Вот так мы умеем, учитесь! – Оглянулся, в ожидании аплодисментов. На вечернее представление никто билеты не покупал.
Как фокусник, из тесного кармана, извлёк Евгений фонарик и двинулся по траве, не включая. Пока глаза видят, не стоит. Помалу вырулил к окну спальни. Тая завесила шторы, при дуновении ветерка они покачивались и открывали узенькую тайну. Они читают книгу, прислушиваясь к каждому шороху.