Найти себя

Елманов Валерий Иванович

С левой стороны имелись какие-то строения и слободы, по отношению к которым даже обитатели Малой Бронной горделиво выпячивали грудь, ибо всем известно, что вторая лига, пускай и в ином (не кузнечном) виде спорта, куда ниже, чем первая.

Справа же, если смотреть со стороны Кремля, вообще не имелось никакого жилья – одно Козье болото, из которого вытекали несколько речушек-гнилушек.

Своим соседям новый хозяин дома с кочетом – прежний владелец при строительстве соригинальничал и воздвиг на крыше дома вместо традиционного конька бойкого петуха, отсюда и название – пришелся весьма и весьма по нраву.

Во-первых, гостеприимством. Хоть с деньгами

было и не ахти, осталось рублей пятнадцать, но скупиться я не стал, вбухав на угощение больше четырех рублей.

Во-вторых, умом и острым языком. Помимо шуток-прибауток в угоду своим гостям во время пира мне, успевшему вникнуть в сложные и не совсем приязненные отношения жителей слободы с соседями по ремеслу, удалось к месту ввернуть фразу из Екклесиаста-проповедника, заявив, что тот сказал ее именно про Малую Бронную: «Лучше горсть с покоем, нежели пригоршни с трудом и томлением духа».

– А у них, с Бронной, иначе выходит,– добавил я в качестве собственного комментария.– Не по Писанию, а вроде как бы даже наоборот – они ж пригоршнями стараются черпать, верно говорю? – И оглядел присутствующих.

Впрочем, вопрос можно было не задавать – собравшийся народ и так пришел в необычайное возбуждение, и чуть ли не каждый из сидящих рядом после моего триумфального выступления тянулся меня облобызать и заодно попросить повторить еще разок, для памяти. Именно с этого момента меня, как нового «тяглеца», по уму вознесли поначалу где-то на уровень старосты [58] , благо что Дорофей Семиглаз отсутствовал по причине болезни, а потому обидеться на такое сравнение не мог.

58

Здесь подразумевается выборный начальник, ведавший всеми делами слободы. Если слобода именовалась сотней, то старосту соответственно называли сотским. Он вел учет «тяглецов», их регистрацию, исполнял приговоры «братского двора», то есть общего собрания слободы или сотни, по взиманию «тягла» (налога).

Чуть погодя я еще раз подтвердил титул обходительного и смышленого малого. Случилось это, когда кто-то из присутствующих похвалил мастерскую работу какого-то Фрола из Бронной, заметив, что такого доселе никогда никто не делывал. О чем там конкретно шла речь, я уже не помню, но выручил вновь Екклесиаст, которого я процитировал в угоду толпе.

– «Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас». Это к тому,– пояснил я,– что, скорее всего, и то, что сделал Фрол, тоже кто-то когда-то уже сотворил, потому как что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем...

Народ одобрил, ибо пришлось по душе. А как же. Второй способ возвышения так и гласит: «Не можешь взлететь повыше, опусти ближнего до собственного уровня».

А уж после рассказов о том о сем да про некоторые иноземные обычаи народ, опростав энную по счету чашу с горячим винцом [59] , и вовсе переменил точку зрения, повысив меня до звания объезжего головы [60] .

Впрочем, я не обольщался – по пьянке каких только ласковых слов не наговорят. Правда, все равно было приятно, чего уж тут.

59

Г о р я ч е е

в и н о – водка.

60

Здесь: лицо, назначаемое царем для поддержания порядка в столице. Назначались парами, причем первым являлась знатная особа, зачастую князь или боярин.

Зато во всем, что касалось вопросов, связанных с христианскими праздниками, особенностью богослужений и прочим, тут я был пас, хотя сумел достойно выйти из щекотливой ситуации.

Как только считавшийся знатоком Михей Куйхлад, хитро щурясь, осведомился у меня, отчего в нынешний светлый субботний денек отмечают не только память Ефрема Сирина [61] , но и празднуют именины домового, и гоже ли такое для истинно православного, я, как хозяин застолья, недолго думая развел руками и заявил, используя «домашнюю заготовку»:

61

Именины домового отмечались на Руси 28 января. (Здесь и далее все даты даны по старому стилю.)

– Ни к чему мирянину лезть в поповское корыто. Лучше во всем положиться на батюшку да на дьякона, а если они не ответят, епископы с митрополитами имеются или сам патриарх. Кто-то да ведает и обо всем нам обскажет. Нам же, грешным, надлежит лишь молиться, бить поклоны да соблюдать посты.

Пару буянов, чуть не сцепившихся друг с другом, мне удалось разнять одними словами, не пуская в ход рук. С третьим – желчным Николой Хромым – пришлось применить силу, но и тут я постарался ни разу не ударить задиру, завалив его боевым приемом «на излом», после чего мужики зауважали меня в третий по счету раз и иначе как с «вичем» теперь не величали.

Версию относительно своего происхождения я несколько подработал, умолчав и о своем княжеском достоинстве, и о фамилии Монтекки – хватит с них и Федота Константиновича. На сей раз звучала она так:

– Поехал мой батюшка на торжище к сыроядцам да в полон угодил. Продали его вместе со мной в далекие страны, но о Руси он помнил и мне завещал непременно вернуться. Бежать-то удалось, да дело на острове было, и как на грех ветер не в ту сторону. Словом, занесло далече. Вот так я целых три года потом и мыкался по разным странам, народам да городам, пока сюда не добрался.

И жалели, и сочувствовали, и радовались, а кое-кто из степенных, не успевших нализаться и имевших дочерей на выданье, вдобавок еще и глаз положил.

– Кажись, добрый зятек будет, если получится с моей дурищей свести,– услышал я краем уха негромкое.

Но я зря решил, что все прошло гладко. Кое-кто из мужиков после того вечера затаил в душе и обиду. Причина была простой – зависть. Особенно злило то, что этого сопляка, у которого и борода толком не выросла, стали называть с «вичем». Не дело оно, совсем не дело.

Особенно серчал Михей Куйхлад, в прежние праздники бывший в центре внимания. Теперь же забытый, он долго терпел, после чего принялся тихонько подзуживать Николу Хромого, а когда мне удалось с честью выйти из этого испытания, пошел на следующий день навещать болезного старосту, попутно высказав ему все подозрения, которые только успел выдумать ночью.

В первую очередь Михей выдал, разумеется, то, что сильнее всего могло разъярить Дорофея, то есть сравнение мужиками меня с самим Семиглазом.