Назад к ЭВМ
Шрифт:
Жена, конечно, поворчала для вида: «Вот, теперь, как все мужики, по выходным будешь торчать в гараже, ковыряться в своей машине». Да чего в ней ковыряться? Новая же. И гаража у нас пока нет. Крошечная «хрущоба». Вот у соседа Палыча есть «Москвич» послевоенных лет, копия немецкой машины «Опель Олимпия». В этой развалюхе действительно надо ковыряться. Она едет, только если ее хорошенько пнуть. Да Палычу уже и ездить особо не хочется — он почти круглогодично живет на даче, возвращаясь в Москву только на зиму. Ему в радость просто повозиться с автомобилем на пенсии, он же бывший механик. Чем еще заниматься на восьмом десятке? А у меня — новенькая машина, красивая, пахнущая свежим лаком. Только что с завода, и муха на ней не сидела. Езди и в ус не дуй,
Стоял яркий солнечный день, настоящее бабье лето. Как-то слишком тепло для конца сентября, даже в рубашке чересчур жарко. Жена вот вообще летние платья обратно из шкафа достала (я этому только рад, она у меня — красотка), а сынишка снова шорты надел. Я чуть-чуть морщился от яркого света, смотрел вперед, на дорогу, напевал: «Прямой автострады тугая полоска…» и иногда подмигивал в зеркало сынишке, который сидел сзади и по слогам, медленно, но очень усердно читал «Бременских музыкантов». Да, надо было взять солнечные очки…
Я вырулил на шоссе и вдруг понял, что ощущаю себя немного странно. Нет, вроде все было как обычно: это я, Сергей Коваленко, инженер в НИИ. А это — моя жена, Галочка, ткач на фабрике, и сынишка Андрей, который только-только пошел в первый класс. Мы едем на дачу, отметить с друзьям и родными покупку нового автомобиля и закончить все хлопоты по хозяйству. У меня все прекрасно, и жизнь моя сложилась так, как я хотел. Однако что-то все равно было не так: меня не покидало ощущение, что все происходящее вокруг — какое-то странное и отдаленное, как будто я смотрю на себя со стороны. Будто бы я находился в чужом теле, которое управляло автомобилем на автопилоте. Каждое движение казалось не столько моим желанием, сколько механической реакцией на сигнал извне. А руки, лежащие на руле, были будто не моими руками.
Я снова поморщился от яркого света и прикрыл глаза левой ладонью, сделав козырек. Однако это не помогло. Вспышки света все не прекращались. Одна, другая, третья… Что происходит? Как будто кто специально хочет меня ослепить. Я понял, что постепенно теряю контроль над управлением, и крепче схватился обеими руками за руль.
Внезапно мой взгляд упал на молодого парня, который, слушая музыку в наушниках, переходил дорогу чуть впереди. Парень шел на зеленый свет, но, казалось, был погружен в собственный мир — он двигался в такт музыке, а его лицо было задумчивым и сосредоточенным. Яркие наушники выделялись на фоне дороги, создавая контраст с серыми асфальтовыми полосами. Больше на дороге никого не было. Впереди на асфальте я краем глаза увидел большое черное пятно. Откуда оно здесь? Я утопил педаль тормоза в пол, но она не слушались. Тело было совершенно чужим.
Вспышки света, не останавливаясь, били мне по глазам. Будто кто-то нарочно пускал солнечных зайчиков.
— Сергей! — вскрикнула вдруг жена. — Парень! Парень впереди!
— Пап! — закричал тоненький голос сзади. Андрейка подскочил на своем сиденье и от ужаса обхватил мать за плечи сзади.
Да вижу я! Хотя… совсем ослепнув от света, я потерял из виду парня впереди. Передние колеса автомобиля наехали на черное пятно, и внезапно автомобиль закрутило. Колеса потеряли сцепление с дорогой. И в этот момент все вдруг тоже стало крутиться, как в замедленной съемке. Чувство беспомощности стало особенно острым. Я осознал, что сейчас, в этот мгновенный миг, судьба парня буквально висит на волоске. Я пытался прокричать, предупредить, но почему-то не смог сказать ни слова. Горло будто зажали невидимые щипцы. Остановить, защитить, предупредить… Скорее!
Парень, не замечая опасности, продолжал двигаться, как будто бы весь мир остановился вокруг него. Он не смотрел по сторонам, явно думая о чем-то своем. Он не осознавал, что слева навстречу ему мчится автомобиль, в котором находятся три человека, испытывающие неимоверный страх и ужас от неизбежности того, что вот-вот сейчас произойдет…
* * *
— Вставай… —
— Ммм… Что?
— Вставай, говорю! На пары опоздаем. — уже проснувшийся и одетый Валька тряс меня за плечо. — Пошли, говорю!
Ничего не понимая, я продрал глаза и снова уставился на свои руки. Обычные, некрупные ладони. Тонкие, слегка узловатые бледные пальцы юного парня. Ни шрама, ни татуировки. Ничего общего с мощными руками взрослого здоровенного мужчины, которым я только что был. А где автомобиль? И женщина с мальчиком? И кто тот мужчина? Наверное, просто кошмар приснился.
Я сполз со стула, встал и потянулся. Напротив меня никого не было. Только Валька молчаливо ждал меня, нетерпеливо притоптывая ногой. Получить выговор за опоздание от строгой Сталины Дмитриевны он явно не хотел, как не хотел и слушать ее унылую бубнежку про деятельность Коллонтай и Шляпникова, «рабочую оппозицию» и прочее. Но выбора не было. Несмотря на то, что я и Валька были из разных миров, мы оба считали эти лекции совершенно никому не нужной тягомотиной. Но почему-то было принято делать вид, что знание всех этих дат очень пригодится в жизни, и студенты подчинялись. Загреметь под призыв в Афганистан не хотел никто.
— Леньку я уже растолкал. Он внизу ждет, — пояснил Валька, правильно истолковав мой вопросительный взгляд. — Тебя пинками, что ли, подгонять? Потом потягиваться будешь. Идем! Чай в буфете попьем после пар! Я сам едва не проспал.
Ну уж если Валька, который, как штык, ежедневно открывал глаза ровно в половине восьмого, сегодня чуть не проспал, значит, хорошо они вчера посидели. Я быстро размялся, сделав поворотов корпусом, взял сумку и двинулся вслед за товарищем. Хорошо, что одеваться не надо — я так и уснул вчера за столом, не успев раздеться. Выходя из комнаты, я краем глаза заметил в зеркале помятое лицо и взъерошенные волосы своего юного двойника. Я снова находился в теле Матвея Ремизова. Ну и помятое же у меня лицо! А на щеке до сих пор красное пятно — отлежал. Ладно, умоюсь в туалете института.
Сегодня у нашей группы было всего две пары по истории КПСС: странноватый и вечно взъерошенный Игорь Михайлович, преподававший высшую математику, заболел. Значит, освободимся мы где-то около часа дня, и почти целый день будет свободным. Нехорошо, конечно, радоваться, когда кому-то плохо, но я, как и все остальные, не без удовольствия принял весть о том, что решать дифференциальные уравнения и слушать о теории множеств мне сегодня не придется. Всего этого я наслушался с лихвой за годы, проведенные в Бауманке. Интересно, а как там было в восьмидесятые?
Поскольку фантастической способностью Леньки спать и одновременно слушать и записывать я не обладал, пришлось, подперев голову локтем и украдкой зевая, слушать строгую лекторшу, твердо уверенную в правильности коммунистической идеологии. Я записывал в тетрадь коротенькие тезисы ее пламенной речи, а сам размышлял о недавнем сне.
Сидящий рядом Валька, как и я, невероятно скучал и изнывал от голода. Желудки бурчали у всех троих. Своим могучим телом он загородил Леньку, который спал с полуоткрытыми глазами. Краем глаза глянув в Ленькин конспект, я удивился: он успел написать даже больше меня. Я отложил в сторону тетрадь и ручку. Ладно, потом перекатаю. Достаточно хотя бы тройку на сессии получить, чтобы не отчислили. В отличники рваться мне нет смысла: отсутствие повышенной стипендии я себе компенсировал подработками в магазинчике у Арсена. Да и пятьдесят рублей, подаренные Дмитрием Олеговичем, еще надежно хранятся под половицей в комнате. Об этом тайнике знали только я и Валька, даже Леньке мы о нем не рассказывали. Чересчур увлеченная общественной работой комсорг Люда недавно устроила обыск в нашем шкафу и нашла там запасы алкоголя. Получив по строгому выговору каждый, мы теперь хранили все незаконное в тайнике. Правда, помещалась там только одна бутылка. Туда же я положил и свои деньги, предварительно аккуратно завернув их в тряпицу. Полиэтиленового пакета я нигде не нашел.