Назад в будущее. Истории о путешествиях во времени (сборник)

Твен Марк

– Я тоже не огорчен… но…

– В чем же дело? Что может вас тревожить?

– Если они удрали, наш долг повелевает нам поймать их и доставить к их лорду, ибо нехорошо, если человек столь знатный потерпит столь тяжкую обиду от людей низкого звания.

Вот оно, опять! Он способен был видеть только одну сторону дела. Так он был воспитан, в его венах текла кровь предков, отравленная бессознательной жестокостью, передаваемая по наследству длинным рядом сердец, из которых каждое еще добавляло отравы. Посадить в тюрьму этих людей без всякого доказательства вины и уморить голодом их родителей – это не беда, так как они всего только крестьяне и существуют лишь для удовольствия своего лорда; но если они разобьют столь неправедно

наложенные на них оковы – это дерзость, которую не может терпеть ни один порядочный человек, знающий свой долг по отношению к своей касте.

Целых полчаса старался я отвлечь его от этих мыслей, но безуспешно; наконец одно внешнее событие отвлекло его. Поднявшись на вершину небольшого холма, мы увидели вдали красное зарево.

– Пожар, – сказал я.

Я вообще очень интересовался пожарами, так как начал вводить страховое дело, одновременно тренируя лошадей и строя машины, чтобы завести со временем пожарную команду. Попы восставали против моих проектов страхования от огня и несчастных случаев, утверждая, что это дерзостная попытка помешать проявлению божьей воли; когда же я доказывал, что я вовсе не пытаюсь идти против божьей воли, а лишь стремлюсь смягчить тяжкие последствия ее проявления, они утверждали, что смягчать суровость божьей кары – не меньшая дерзость. Они мешали мне, но тем не менее страхование от несчастных случаев у меня налаживалось. Как правило, рыцари были глупы и невежественны, и эти торговцы сверхъестественным легко могли их убедить самыми убогими доводами, и все же рыцари оказывались иногда способными рассмотреть практическую сторону вопроса; и потому в последнее время при уборке после турниров в каждом шлеме непременно находили квитанцию моего страхования жизни от несчастных случаев.

Мы стояли в глубоком мраке и безмолвии, глядя на алевшее вдалеке зарево, и старались объяснить себе значение отдаленного рокота, то тихого, то более громкого. Иногда казалось, что он приближается, и мы уже надеялись отгадать его причину, но он вдруг затихал и удалялся, унося с собой свою тайну. Мы спустились с холма и пошли извилистой тропинкой в ту сторону, откуда доносился шум; и погрузились в непроглядный мрак, оказавшись между двумя высокими стенами деревьев. Так шли мы около полумили вниз по скату, а рокот становился все слышнее, и все явственнее ощущали мы приближение грозы по внезапным порывам ветра, по слабым вспышкам молний, по угрюмому ворчанию отдаленных раскатов грома. Я шагал впереди и вдруг наткнулся на что-то мягкое и грузное, слегка поддавшееся под моею тяжестью; блеснула молния, и на расстоянии фута от моего лица я увидел перед собой искаженное лицо человека, висевшего на ветке дерева. Это было омерзительное зрелище. Раздался оглушительный грохот грома, и небеса прорвались; дождь хлынул, как во времена потопа. Тем не менее разве мы не обязаны были перерезать веревку, на которой висел этот человек, чтобы узнать, не теплится ли в нем еще жизнь? Ослепительные молнии сверкали одна за другой, и было то светло, как в полдень, то темно, как в полночь. Повешенный был то отчетливо виден, то исчезал во мраке. Я сказал королю, что мы должны перерезать веревку. Но король возразил:

– Если он повесился сам, значит, он желал, чтобы его имущество досталось его лорду; так пусть он висит. Если же его повесили, значит, имели право его повесить, – и пусть он висит.

– Но…

– Никаких «но», оставь его висеть. Есть и еще причина. Когда опять сверкнет молния, погляди вперед.

В пятидесяти ярдах от нас болтались еще двое повешенных.

– В такую погоду нет смысла оказывать бесполезные любезности мертвецам. Они уже не в состоянии поблагодарить тебя. Идем. Мы тут зря теряем время.

Слова его были разумны, и мы пошли дальше. На протяжении мили мы при блеске молнии насчитали еще шесть повешенных. Это было пренеприятное путешествие. Рокот, который мы слышали

раньше, превратился в рев: рев человеческих голосов. Мимо нас во мраке промчался убегающий человек. Толпа мужчин догоняла его. Они исчезли. Потом опять человек и погоня за ним, и опять, и опять. Внезапный поворот тропинки, и мы очутились перед пожаром. Горела большая помещичья усадьба, и от нее уже почти ничего не осталось. И всюду были люди убегавшие и люди, гнавшиеся за ними.

Я предостерег короля, что это небезопасное место для прохожих. Лучше держаться подальше от света и подождать. Мы отошли в сторону и спрятались на опушке леса. Отсюда мы видели мужчин и женщин, за которыми гналась толпа. Эта страшная работа продолжалась почти до рассвета. Затем огонь погас, гроза миновала, крики и топот бегущих ног смолкли, и снова воцарились темнота и безмолвие.

Мы осторожно двинулись вперед. Мы очень устали и очень хотели спать, но шли до тех пор, пока пожарище не осталось далеко позади. Мы попросили гостеприимства в хижине угольщика и отдали себя в руки судьбы. Жена угольщика уже встала, но он сам все еще спал на соломе, которой был покрыт глиняный пол. Женщина, казалось, встревожилась, но я объяснил ей, что мы путники, сбились с дороги и проблуждали в лесу всю ночь. Тогда она стала разговорчивой и спросила, слыхали ли мы об ужасах, которые произошли в Аббласурской усадьбе.

Да, мы слыхали о них, но сейчас мы хотим только спать. Король добавил:

– Продайте нам свой дом и уходите, так как мы можем вас заразить. Мы недавно были возле людей, которые умерли от пятнистой смерти.

Это было благородно с его стороны, но излишне. Рябое, как вафельница, лицо было украшением почти каждого его подданного. Я давно уже заметил, что женщина и ее муж тоже были рябые. Она приняла нас радушно и перестала бояться. Предложение короля потрясло ее; немалое событие – наткнуться на человека в крестьянской одежде, который готов купить дом, чтобы провести в нем одну ночь. Это внушило ей такое почтение к нам, что она использовала все свои убогие возможности, стараясь устроить нас поудобнее.

Мы проспали почти весь день и проснулись такими голодными, что крестьянская пища показалась королю очень вкусной, хотя ее было мало и разнообразием она не отличалась: лук, соль и черный овсяный хлеб. Хозяйка стала рассказывать нам о вчерашних событиях. Часов в десять или одиннадцать вечера, когда все уже легли спать, усадьба загорелась. Соседи кинулись на помощь, и семья владельца была спасена, но сам он исчез. Это всех очень огорчило, и два стражника пожертвовали жизнью, разыскивая его драгоценную особу в горящем здании. Потом нашли его труп. Он лежал в трехстах ярдах от усадьбы, связанный, с кляпом во рту и с дюжиной колотых ран.

Чье это дело? Подозрение пало на скромную семью по соседству, с которой барон не так давно обошелся слишком уж сурово; а с этой семьи перекинулось на родных и близких. Подозрения было достаточно; ливрейная челядь лорда возглавила крестовый поход против этих людей, и вся округа примкнула к ней. Муж нашей хозяйки тоже принимал участие в погоне и вернулся только на рассвете. Теперь он ушел, чтобы узнать, чем все кончилось. Пока мы беседовали, он возвратился. Восемнадцать человек повешены или убиты; два стражника и тринадцать узников погибли в огне.

– А сколько узников находилось в подземелье?

– Тринадцать.

– И все они погибли?

– Да, все.

– Но ведь люди успели спасти семью лорда. Почему же они не спасли никого из узников?

Наш хозяин удивился и сказал:

– Кто же станет открывать казематы в такую минуту? Ведь заключенные разбежались бы.

– Ты хочешь сказать, что никто не открыл казематов?

– Никто даже не подошел к тюрьме. Замки были крепкие, и достаточно было поставить часового, чтобы изловить всякого, кто попытается удрать. Но ловить никого не пришлось, значит, никто и не удрал.