Назад в будущее. Истории о путешествиях во времени (сборник)

Твен Марк

– Ты?!

Пораженный неожиданностью, мальчик отпрянул от меня и затаил дыхание. Он сразу же проникся ко мне необычайным уважением. Я это заметил; по-видимому, в этом сумасшедшем доме от обманщика не требуют никаких доказательств; все готовы и без доказательств поверить ему на слово. Я продолжал:

– Я знаю Мерлина уже семьсот лет. Он…

– Семьсот…

– Не перебивай меня. Он тринадцать раз умирал и тринадцать раз воскресал под новыми псевдонимами: Смит, Джонс, Робинсон, Джэксон, Питерс, Хаскинс, Мерлин. Триста лет тому назад я встречался с ним в Египте; я встречался с ним в Индии пятьсот лет назад; всюду он становился мне поперек дороги, и это мне в конце концов надоело. Колдун он ерундовый: знает несколько старых трюков, никогда

не шел он дальше самого начала – и никогда не пойдет. В провинции он еще может сойти – «только один раз, проездом»… Но выдавать себя за знатока, да еще в присутствии настоящего мастера, – это уже нахальство. Слушай, Кларенс, я всегда буду твоим другом, и ты тоже должен поступать со мной по-дружески. Сделай мне одолжение. Скажи королю, что я сам чародей, великий Хай-Ю-Мукаму, вождь всех чародеев; скажи ему, что я уже принял меры и что, если они послушаются сэра Кэя и причинят мне хоть малейший вред, от них от всех полетят перья. Ты согласен передать это от меня королю?

Несчастный мальчик находился в таком состоянии, что с трудом отвечал мне. Он был до того напуган, растерян, сбит с толку, что жалко было смотреть на него. Однако он все обещал, а от меня он потребовал только клятвы, что я навсегда останусь его другом и никогда не обращу против него своего чародейства. Затем он ушел, держась рукой за стену, словно у него кружилась голова.

Внезапно мне показалось, что я поступил очень неосторожно. Успокоившись, мальчик, конечно, удивится тому, что я, такой могущественный чародей, прошу его, ребенка, помочь мне выбраться из темницы; он попробует связать одно с другим и поймет, что я обманщик.

Целый час размышлял я над своим промахом и ругал себя дураком. Но вдруг мне пришло в голову, что эти глупцы не рассуждают, что они никогда не связывают одно с другим, что все их разговоры доказывают полную неспособность замечать противоречия. И я успокоился.

Но так уж устроено на свете, что человек, перестав беспокоиться об одном, начинает беспокоиться о другом. Я вдруг сообразил, что сделал еще одну ошибку: послал мальчика к его повелителю с какими-то страшными угрозами; он наговорит, что я, сидя здесь, в уединении, собираюсь наслать на них какую-то беду, а ведь люди, столь жадно верящие в чудеса, несомненно, столь же жадны и до самых чудес. Что будет, если меня попросят сотворить какое-нибудь чудо? Предположим, меня спросят, какое именно бедствие я готовлю? Да, я сделал ошибку; нужно было сперва придумать это бедствие. Что сделать? Что сказать им, чтобы оттянуть время? Я снова волновался, отчаянно волновался… Шаги! Идут. На размышление у меня только одна минута… Готово! Придумал. Все в порядке.

Меня спасет затмение. Я внезапно вспомнил, как не то Колумб, не то Кортес, не то кто-то другой в этом роде воспользовался, находясь среди дикарей, затмением как лучшим козырем для своего спасения, и в душе моей проснулась надежда. Этот козырь выручит и меня; я могу воспользоваться им, не боясь упрека в подражании, потому что я применю его почти на тысячу лет раньше, чем они.

Вошел Кларенс, покорный, угнетенный, и сказал:

– Я поспешил передать твои слова нашему повелителю, королю, и он тотчас же вызвал меня к себе. Он страшно испугался и хотел уже отдать приказ немедленно тебя освободить, нарядить в роскошные одеяния и поселить с подобающими тебе удобствами; но тут вошел Мерлин и испортил все; он стал убеждать короля, что ты безумец и сам не понимаешь того, что говоришь; он заявил, что твоя угроза – глупость и пустая похвальба. Они долго спорили, но в конце концов Мерлин насмешливо сказал: «Почему он не назвал того бедствия, которое он нам готовит? Потому, что он не может его назвать». Этим он заткнул рот королю, и король ничего не мог ему возразить; но, поневоле вынужденный поступить с тобой неучтиво, он умоляет тебя войти в его положение и назвать бедствие, которым ты угрожаешь, – что это за бедствие и когда оно произойдет? О, прошу тебя, не медли; всякое промедление удвоит и утроит опасности, собравшиеся над твоей

головой. О, будь благоразумен, назови то бедствие, которое ты собираешься нам ниспослать.

Я долго молчал, чтобы ответ мой прозвучал внушительнее, и затем проговорил:

– Сколько времени я сижу в этой яме?

– Тебя бросили сюда вчера под вечер. Сейчас девять часов утра.

– Ага! Значит, я прекрасно выспался. Сейчас девять часов утра! А тут темно, как в полночь. Итак, сегодня двадцатое?

– Да, двадцатое.

– А завтра меня сожгут живьем?

Мальчик содрогнулся.

– В котором часу?

– Ровно в полдень.

– Ну ладно, я тебе скажу, что передать королю.

Я умолк и целую минуту продержал мальчика в зловещей тишине, затем заговорил глубоким, размеренным, роковым голосом – а голос у меня могучий, – торжественно и величаво:

– Ступай к королю и скажи ему, что завтра в полдень я покрою весь мир мертвой тьмой полуночи; я потушу солнце, и оно никогда уже больше не будет сиять; земные плоды погибнут от недостатка света и тепла, и люди на земле, все, до последнего человека, умрут с голода!

Я сам вынес мальчика за порог, так как от страха он потерял сознание. Я передал его солдатам и вернулся в камеру.

Глава VI

Затмение

В тишине и мраке знание скоро стало дополняться представлением. Само по себе знание о факте бледно; но когда вы начинаете представлять себе этот факт, он обретает яркие краски. Совсем разные вещи: услышать о том, что человека пырнули ножом в сердце, и самому увидеть это. В тишине и мраке знание того, что я нахожусь в смертельной опасности, становилось все глубже и глубже; представление об этой опасности вершок за вершком проникало в мои жилы и леденило в них кровь.

Но благословенная природа устроила так, что ртуть в термометре человеческой души, упав ниже определенной точки, снова начинает подниматься. Возникает надежда, а вместе с надеждой и бодрость, и человек снова получает способность помогать самому себе, если еще возможно помочь. Я скоро воспрянул духом; я сказал себе, что затмение неизбежно спасет меня и сделает меня самым могущественным человеком во всем королевстве; и ртуть в моем термометре сразу же прыгнула кверху, достигла самого верхнего деления, и все мои тревоги рассеялись. Я стал счастливейшим человеком на свете. Я теперь уже с нетерпением ждал завтрашнего дня, я жаждал насладиться своим великим торжеством, насладиться удивлением и благоговением всего народа. Кроме того, я сознавал, что, с чисто деловой точки зрения, это принесет мне немало выгод.

Тем временем в глубине моей души возникла новая догадка. Я почти пришел к уверенности, что когда этим суеверным людям сообщат, каким бедствием я им угрожаю, они испугаются и пойдут на компромисс. И, услышав приближающиеся шаги, я сказал себе: «Вот он, компромисс. Ну что ж, если он будет хорош, я соглашусь на него; если же он будет плох, я настою на своем и доведу игру до конца».

Дверь распахнулась, и в темницу вошли воины. Их предводитель сказал:

– Костер готов. Идем!

Костер?! Силы покинули меня, и я чуть не упал. В такие минуты трудно совладать с дыханием; спазмы сжимают горло.

Однако, едва я настолько овладел собой, что мог говорить, я сказал:

– Это ошибка, казнь назначена на завтра.

– Приказ изменен: казнь перенесена на сегодня. Торопись!

Я погиб. Ничто мне уже не поможет. Я был ошеломлен, растерян; я потерял власть над собой; я метался из угла в угол, как помешанный; солдаты схватили меня, вытащили из камеры, поволокли по длинным подземным коридорам и вытолкнули наверх, на яркий дневной свет. Очутившись на просторном огороженном дворе замка, я вздрогнул, ибо прежде всего я увидел столб, торчащий посреди двора, а возле него – кучу хвороста и монаха. Со всех четырех сторон двора высились ярусами скамьи, на которых по рангам сидели зрители, сверкая пестротой одежд. Король и королева восседали на своих тронах, поставленных, конечно, в самых почетных местах.