Назад в будущее. Истории о путешествиях во времени (сборник)
Шрифт:
Когда расстояние между нами уменьшилось, я заметил, что на голове у всадника шлем с перьями, что одет он в стальные латы, но поверх лат у него забавное добавление: квадратные доски с объявлением на груди и спине. Я подъехал поближе и вдруг рассмеялся над своею забывчивостью – на досках было написано:
Все примадонны моются этим мылом.
Это была моя собственная выдумка; цель ее – продвинуть народ по пути цивилизации. Во-первых, это был тайный удар из-за угла по бессмысленному странствующему рыцарству, удар, о котором никто не подозревал, кроме меня. Я разослал в разные стороны уже немало таких завербованных мною доблестных рыцарей, зажав их,
Во-вторых, эти миссионеры постепенно, никого не пугая и не вызывая ничьих подозрений, приучат дворян к простейшим правилам чистоплотности, а от дворян эти правила усвоит народ, если только не помешают попы. Это будет подкоп под церковь. Вернее, самое начало подкопа. Затем – образование, затем – свобода, и церковь начнет разваливаться на куски. Я убежден, что господствующая церковь – это господствующее преступление, господствующий закон для рабов, и, не колеблясь, готов бороться с ней любым оружием, лишь бы оно причинило ей вред. Ведь и в мои прежние годы, в тех грядущих веках, которые еще даже не начали шевелиться в пучине времен, были старые англичане, воображавшие, что они родились в свободной стране – «свободной», с законом о корпорациях и законом, запрещающим лицам, не принадлежащим к господствующей церкви, занимать государственные должности, – этим частоколом, постыдно направленным против свободы и совести и охраняющим Господствующий Анахронизм.
Я выучил своих миссионеров читать золоченые надписи на их досках; прекрасная была идея – вызолотить буквы; сам король не прочь был бы надеть на себя доску с объявлением, столько в ней было варварского великолепия! Миссионеры должны были читать свои объявления лордам и леди и объяснять им, что такое мыло; если же лорды и леди побоятся испробовать мыло, они должны были предложить им испробовать его на собаке. Затем миссионер обязан был собрать всю семью и показать действие мыла на себе самом; он не мог отступать ни перед какими трудностями, даже перед самыми неприятными опытами, лишь бы убедить дворянство, что мыло совершенно безвредно; если, несмотря ни на что, недоверие не рассеется, он должен был поймать отшельника – все леса кишели ими; отшельники называли себя святыми, и все верили в их святость. Они были несказанно набожны и творили чудеса, и все благоговели перед ними. Если отшельника вымыть при герцоге и отшельник выживет, а герцог все-таки не уверует в мыло – такого герцога надо оставить в покое и уйти от него прочь.
Когда моим миссионерам удавалось победить какого-нибудь странствующего рыцаря, они мыли его, а затем брали с него клятву, что он добудет себе такую же доску и будет распространять мыло и цивилизацию до конца своих дней. Таким образом число сподвижников на этом поприще все увеличивалось, и потребление мыла упорно росло. Мой мыловаренный завод это скоро почувствовал. Сначала у меня работало только двое рабочих, но перед моим отъездом у меня было их уже пятнадцать, и они работали днем и ночью. Запах от завода был так силен, что король однажды чуть не упал в обморок; задыхаясь, он заявил, что не в силах больше терпеть, а сэр Ланселот, тот только ходил по крыше и ругался. Я уверял его, что на крыше запах сильнее всего, но он отвечал, что там, по крайней мере, можно дышать, и всякий раз прибавлял, что дворец не подходящее место для мыловаренного завода и что он задушил бы того негодяя, который осмелился бы открыть мыловаренный завод в его собственном доме. Он не переставал ругаться даже в присутствии дам, но люди, подобные ему, с этим не считаются. А когда ветер доносил запах с завода, все готовы были ругаться даже при детях.
Рыцаря-миссионера, попавшегося нам навстречу, звали ля-Кот-Мэл-Тэл.
Ля-Кот был в большом унынии, так как в этом замке он потерпел самую досадную неудачу за все свое путешествие. Ему ничего не удалось продать, несмотря на то что он выполнил все, чего требовало его ремесло, и даже вымыл отшельника; но отшельник умер. Это действительно была крупная неудача, ибо теперь скота-отшельника зачислят в мученики и он попадет в святцы римско-католической церкви. Несчастный сэр ля-Кот-Мэл-Тэл стонал, сердился и мучился. Мое сердце обливалось за него кровью; мне хотелось утешить его и поддержать. И я сказал:
– Не печалься, благородный рыцарь, это еще не поражение. Ты да я, мы с тобой люди с мозгами, а у тех, у кого есть мозги, не бывает поражений, у них могут быть только победы. Вот посмотри, как мы превратим это кажущееся несчастье в рекламу; в рекламу нашему мылу; в рекламу, которая уничтожит даже воспоминание об этой незначительной неудаче; в рекламу, которая превратит поражение величиной с Вашингтонский холм в победу вышиной с Маттергорн. Мы напишем на твоей доске: «Находится под покровительством святого». Тебе это нравится?
– Еще бы! Прекрасная мысль!
– Да, каждый согласится, что мысль прекрасная. Всего одна строчка, а как убедительно!
Все огорчения несчастного коммивояжера разом рассеялись. Он был отважный малый и в свое время одержал много побед на поле брани. Впрочем, прославился он главным образом путешествием вроде моего теперешнего, которое он совершил совместно с одной девой по имени Маледизанта, такой же разговорчивой, как и Сэнди, с той только разницей, что она была груба и сварлива, тогда как болтовня Сэнди была безобидна. Мне хорошо была известна его история, и я понял, что означало сочувствие, появившееся у него на лице, когда он прощался со мною. Он думал, что и мне нелегко.
Двинувшись в путь, мы с Сэнди принялись обсуждать его историю, и она сказала, что ля-Коту не везло с самого начала той его поездки; в первый же день его сшиб с коня королевский шут; по обычаю, девушка должна покинуть побежденного и перейти к победителю, но Маледизанта отказалась расстаться с ля-Котом и в дальнейшем ни за что не соглашалась отстать от него, несмотря на все его поражения. «Но предположим, – сказал я, – победитель откажется принять такую добычу. Что тогда?» Она сказала, что такого вопроса возникнуть не может, победитель обязан принять добычу. Он не может отказаться; это будет не по правилам. Я на всякий случай запомнил ее слова. Если болтовня Сэнди станет непереносимой, я дам какому-нибудь рыцарю победить себя, чтобы предоставить ей возможность перейти к нему.
Со стен замка нас окликнула стража, и после обычных переговоров нам разрешили войти. Ничего хорошего об этом визите я рассказать не могу. Но и никакого разочарования я не испытал, так как репутация миссис феи Морганы мне была давно известна и ничего приятного я не ожидал. Ее королевство трепетало перед ней, так как она всех заставила поверить, что она великая волшебница. Все желания ее и все ее поступки были преисполнены дьявольской злобы. Холодная злость переполняла ее. Вся жизнь ее была цепью страшных преступлений. Посмотреть на нее мне было любопытно, как на самого сатану. К моему удивлению, она оказалась красавицей; черные мысли не сделали отталкивающим выражение ее лица, годы не провели морщин по ее атласной коже и не коснулись ее цветущей свежести. Ее можно было принять за внучку старого Уриэнса, она казалась сестрой своего собственного сына.