Наживка
Шрифт:
– Гора с плеч.
– Плохая новость – шериф до смерти обрадовался, что мы вышли на убийц хозяина пансионата, и до смерти расстроился, слыша, что они сами убиты. Хотел лично им шеи свернуть.
– Знал убитого?
– Знал. Трудяга, соль земли. У старика была жена и два сына, один школу заканчивал, другой учился в колледже в Калифорнии. Через полгода после убийства пансионат накрылся медным тазом, жена покончила с собой.
– О боже…
– Дальше хуже. Парнишка, учившийся в колледже, погиб в автокатастрофе по
Магоцци вытаращил глаза:
– Ты это сам выдумал?
– Хорошо бы. Так или иначе, у младшего сына случился после этого нервный срыв, и он уехал к каким-то отцовским родственникам в Германию.
– В Германию?
– Именно. Просматривается явная связь со всей этой нацистской белибердой. Шериф обещал переслать нам бумаги по факсу. – Джино со вздохом оттолкнул блокнот. – Только знаешь что? Пускай тот старик был последней скотиной, а жена и дети при чем? В чем они виноваты? Начинаешь задумываться, понимали Мори с приятелями, что творят?
Магоцци думал о шестидесяти фотографиях, о детях из шестидесяти семей, которые, может быть, даже не знали, что папа был нацистом, только знали, что это их папа.
– Есть какие-то координаты уцелевшего сына?
– Больше того. Он вчера сам шерифу звонил. Они как бы сблизились после случившегося кошмара и до сих пор связь поддерживают. Шериф мне номер дал. Думаешь, надо связаться?
– Пожалуй. Просто проверим, на месте ли он, чтоб вычеркнуть из списка.
Джино потянулся к телефону.
– Ох, счастливый денек!
Тучи за окном разбухали, надвигались, темнели. Лангер встал из-за стола и включил свет.
37
Марти было тяжело покидать детскую спальню Ханны. Хотя от жены ничего уже в комнате не осталось, он смотрел на стены, на дверную ручку, на старые волнистые оконные стекла, зная, что она тысячи раз видела то же самое, и, куда бы он ни шел, она шла перед ним. Но, сунув обратно в ящик 45-й калибр Мори, он больше не чувствовал рядом ее присутствия. Словно она увидела пистолет, поняла, что с ним связано, и навсегда отсюда исчезла.
После этого он долго сидел на полу, скрестив ноги, с опустошенной душой. Пришлось включить свет, чтобы закончить сборы, а потом выключить, спускаясь вниз по лестнице, оставляя за собой погруженную во мрак комнату.
Лили сидела одна в гостиной с сурово застывшим в свете настольной лампы лицом. Смотрела бейсбольный матч с выключенным звуком. Внизу экрана бежала строчка прогноза погоды рядом с миниатюрной картой штата. Почти каждый округ окрашен в оранжевый цвет.
– Где Джек и Беккер? – спросил Марти.
– В теплицу пошли. Джек там свои вещи оставил.
– Давно ушли?
– Когда ты поднялся наверх.
Марти взглянул на часы и нахмурился, припоминая, во сколько пошел в душ и начал собираться.
– Они там уже около часа, – подсказала
– За Джеком. Перед уходом хочу поговорить с ним пару минут.
– Поговоришь в машине или в отеле.
– Не сердись, Лили, но если он что-то знает об убийце Мори, вряд ли станет при тебе говорить.
– А с тобой разговорится? – хмыкнула она.
– Думаю, у меня теперь есть рычажок.
Она внимательно посмотрела на него.
– Ты его в ванной нашел?
– Запри за мной дверь.
– Не валяй дурака. В меня никто стрелять не будет. Я самый добропорядочный член семьи.
Марти не смог сдержать улыбку. Возможно, того она и добивалась.
– Я серьезно, Лили. Черный ход я уже запер и буду стоять у парадного, пока не услышу, как щелкнет замок. Собирайся, пока меня нет.
Лили с недовольным вздохом пошла за ним к двери.
– Собралась уже. За пять минут. Вы, мужчины, такие копуши, просто чудо, как вам вообще удается чего-нибудь сделать.
Шагнув за порог, Марти сразу же покрылся потом. По-прежнему жарко, душно, безветренно. Тучи на западе потемнели, окрашивая ранние сумерки фантастическим зеленовато-серым светом, который неизменно предвещает летние грозы, искажая подлинные краски мира, как дешевые солнечные очки с желтыми стеклами. Извилистая дорожка от дома среди задних клумб стала темной, незнакомой.
Он помогал Мори засыпать ее гравием и утрамбовывать, сидя в маленьком бульдозере, стараясь ничего не задеть лезвием. Сам гравий из какого-то карьера близ канадской границы представлял собой безумную роскошь. Кварц, агат, прочие минералы окрасили камешки сверкающими розовыми, лиловыми и желтыми прожилками. Марти чуть в обморок не упал, когда Мори сообщил ему, сколько это стоит.
Дешевый гравий серый, Мартин, а моя старушка ненавидит серость. Наверно, после лагеря. Там все было серое, ничего не сверкало. Видишь, как эти камешки переливаются в солнечном свете? Ей понравится. Доставит радость.
Это было единственное упоминание об Освенциме, которое он удостоился слышать от Мори. Кроме того, получил объяснение, зачем дорожка засыпается сверкающим гравием. Ханне затея не очень понравилась, показалась неестественной. Джек считал это просто безвкусицей, а Марти, посвященный в тайну, бережно ее хранил, как подарок. Лили почти ежедневно проходилась по дорожке с граблями.
Он так и не разобрался в отношениях между Мори и Лили. Если это была любовь, то совсем не такая, как у них с Ханной. Он старался припомнить, видел ли их хоть раз целующимися или обнявшимися, даже взявшимися за руки, и так и не припомнил. Тем не менее они оказывали друг другу какие-то непонятные нежные знаки внимания – цветной гравий, какие-то необычайно соленые огурцы, которые Лили подавала Мори каждое утро и которые ел только он.