Назови меня своим именем
Шрифт:
Я не свожу с него глаз, он – с меня.
В следующее мгновение он берет свой стакан в одну руку, графин другую – я было подумал, что ему неприятно мое вмешательство, и он хочет отделаться от меня и пересесть подальше – как вдруг он подходит прямо к моему столику и садится напротив. Хочешь попробовать? – спрашивает. Конечно, почему бы нет, думаю я, в Тайланд, как в чужой монастырь, со своим уставом не ездят... Конечно, я слышал самые разные истории, поэтому чую в этом какой-то подвох, но вида не показываю.
Он щелчком пальцев приказывает принести маленький стаканчик для меня. Сказано – сделано.
–
– А если мне не понравится? – спрашиваю.
– Попробуй хотя бы. – Он наливает немного нам обоим.
Пойло довольно приятно на вкус. Стакан едва ли больше наперстка, с которым моя бабушка штопала носки.
– Выпей еще, чтобы понять наверняка.
Я выпиваю еще. Никаких вопросов. На вкус напоминает граппу, только крепче и не такое кислое.
Тем временем портье продолжает глазеть на меня. Мне не нравится, когда на меня так пристально смотрят. Его взгляд почти невыносим. Я замечаю в нем насмешливые искорки.
– Ты пялишься на меня, – говорю наконец.
– Знаю.
– Почему?
Он наклоняется ко мне через стол: Потому что ты мне нравишься.
– Слушай… – начинаю я.
– Выпей еще. – Наливает себе, мне.
– Я хочу прояснить: я не…
Но он не дает мне закончить.
– Именно поэтому тебе стоит выпить еще.
Мой разум посылает тревожные сигналы. Тебя напоят, увезут куда-нибудь, обчистят до нитки, а когда обратишься в полицию, не менее жадную, чем сами грабители, тебя обвинят во всевозможных грехах и предъявят фотографии в доказательство. Меня захлестывает другая тревога: счет из бара может оказаться астрономическим, в то время как тот, кто угощает, пьет подкрашенный чай, делая вид, что пьян. Старинный трюк из учебника – что я, вчера родился?
– Не думаю, что меня это интересует. Пожалуйста, давай просто…
– Выпей еще.
Улыбается.
Я уже готов повторить свой слабый протест, но знаю, что услышу: выпей еще. Я почти готов рассмеяться.
Он замечает это, но ему все равно, чем вызван мой смех, ему важно лишь то, что я улыбаюсь.
Затем он наливает себе еще.
– Слушай, амиго, надеюсь, ты не думаешь, что я собираюсь платить за все это.
Во мне наконец заговорил мой меркантилизм. Он, должно быть, предвидел это. Должно быть, проделывал это миллион раз. Приходит с опытом, вероятно.
– Вот, выпей еще, во имя дружбы.
– Дружбы?
– Тебе нечего бояться.
– Я не буду с тобой спать.
– Возможно, нет. Но может и да. Вся ночь впереди. И у меня еще есть шанс.
С этими словами он снимает фуражку, высвобождая копну таких длинных волос, что я не могу взять в толк, как такая огромная масса могла уместиться под такой маленькой кепкой. Он оказался женщиной.
– Разочарован?
– Нет, наоборот.
Тонкие запястья, застенчивый вид, гладкая кожа, взгляд, лучащийся нежностью – словом, не вульгарность, но волнующее обещание невероятной сладости и целомудрия в постели. Был ли я разочарован? Возможно – потому что пикантность ситуации исчезла.
Ее рука коснулась моей щеки, задержавшись на какое-то время, словно пытаясь умерить шок и удивление. Теперь лучше?
Я кивнул.
– Тебе не помешает выпить.
– И тебе тоже, – говорю я и сам на этот раз наполняю ее стакан.
Я спросил, зачем она нарочно вводит людей в заблуждение, заставляя
Она хихикнула, на этот раз открыто, как будто речь шла о неудачном розыгрыше, результат которого нисколько ее не обескуражил и не расстроил. Так я и есть мужчина, сказала она.
В ответ на мое изумление она кивнула несколько раз, словно это тоже являлось частью розыгрыша.
– Ты – мужчина? – спросил я не менее разочарованно, чем когда выяснилось, что она – женщина.
– Боюсь, что так.
Оперевшись локтями на стол, он наклонился вперед и почти коснулся моего носа кончиком своего и сказал:
– Ты мне очень-очень нравишься, синьор Альфредо. И я тебе тоже очень-очень нравлюсь. И чудеснее всего, что мы оба это знаем.
Я в упор смотрел на него, на нее – кто разберет.
– Давай выпьем еще, – сказал я.
– Я как раз собирался предложить, – произнес мой проказливый друг. – Ты хочешь меня как мужчину или как женщину? – спросил он/она, как будто можно было повернуть вспять процесс эволюции.
Я не знал, что ответить. Хотелось сказать, Я хочу тебя интермеццо. Поэтому я произнес, Я хочу оказаться с обоими, или между ними.
Кажется, он такого не ожидал.
– Негодный шалун, – произнес он, как если бы впервые за вечер я по-настоящему смог шокировать его своим до крайности развратным ответом.
Когда он встал, чтобы пойти в уборную, я заметил, что это и в самом деле женщина, в платье и на каблуках. Я глаз не мог оторвать от ее восхитительной кожи и прелестнейших щиколоток.
Она снова рассмеялась, признавая, что в очередной раз провела меня.
– Присмотришь за моей сумочкой? – спросила она, должно быть, почувствовав, что если не попросит меня последить за ее вещами, я расплачусь по счету и покину бар.
Вот, в двух словах, то, что я называю синдромом «Святого Климента».
Раздались аплодисменты, его рассказ был принят очень тепло. Нам понравилась не только история, но и сам рассказчик.
– Evviva il sindromo di San Clemente, Да здравствует синдром «Святого Климента», – произнесла Straordinario-fantastico.
– La sindrome, – поправил кто-то, сидевший рядом с ней.
– Evviva la sindrome di San Clemente! – провозгласил другой мужчина, которому, очевидно, не терпелось выкрикнуть хоть что-нибудь. Он в числе небольшой группы явился на ужин с опозданием и при входе, словно объявляя всем о своем прибытии, на отчетливом римском диалекте взывал к владельцам ресторана Lassatece pass`a, дайте пройти. К тому времени ужин был в самом разгаре. Его машина не туда свернула у Мильвийского моста. Потом он не мог найти ресторан, и так далее. В результате он пропустил первые две подачи блюд. Теперь компания, приехавшая из книжного магазина в его машине, сидела в самом конце стола и довольствовалась последними сырами, оставшимися в заведении. Плюс два пудинга на каждого, и это все. Он компенсировал нехватку еды избыточным количеством вина. Он слышал большую часть речи поэта о «Святом Клименте».