Назовите меня Христофором
Шрифт:
— Охотником.
— Да-а?! — возмутился Костик. — Простым охотником? А сам-то ты кто?
— Я вождь, — скромно сказал Вовка. — Меня выбрали.
— Ага. А меня, значит, выбрали охотником?
— Ну, — смутился Вовка, — если ты совершишь какой-нибудь подвиг, то будешь… Великим Охотником!
— Шиш вам с маком! — гордо сказал Костик. — Без меня все придумали, без меня и играйте! Охотники… до чужих кур.
Вовка повернулся на каблуках.
— Боб! У тебя глаза голубые. Какой ты индеец!
— А ты — шляпа! —
— Ату! Ату его! — заорал Костик, приплясывая.
Из кустов жимолости вылетела легкая белая стрела и ударилась в забор.
— Шиш вам с маком! — закричал Костик и для убедительности свернул фигу. Потом сплюнул, величественно поправил шляпу и пошел на чердак.
Предатель, думал он, сидя в пыльном полумраке. Все предатели. Барометр показывал «ясно», а на душе было пасмурно. Костик с досадой захлопнул тетрадь. A-а! Тоже мне — береговое братство! Клиппер и кливер путают! Пирата от капера отличить не могут! А Боб так до сих пор уверен, что шпигат — это парус такой! «Джельтмены»! Костик ядовито усмехнулся. Но как бы там ни было, а капитан без команды — уже не капитан, а одинокий морской волк, доживающий свой век в сырой и грязной таверне. И низвержение с капитанского мостика сулило Костику жалкую, убогую старость.
В кейптаунском порту — с какао на борту — «Жанетта» поправляла такелаж! —запел Костик бодрым голосом, но так фальшиво, что сам услышал это и умолк.
Тоже мне — Сыновья Большой Медведицы! Да что они знают?! Купера не читали. Сетона-Томпсона… И луки, конечно, из сырого тальника делают. А уж стрелу оперить… Да-а.
Костик натянул шляпу по самые уши. Чердак был постылым и неуютным.
Пойти посмотреть, что ли, лениво подумал Костик. А ноги уже сами несли его к люку.
Городской сад стоял замороченный полдневной жарой. Иногда раздавался железный скрип карусели или велосипедный звонок, но и эти редкие звуки вязли в зеленом мареве сада, пронизанном сухим ярким светом бледного неба. Солнце сильно нагрело траву и кусты, и от вялых листьев несло теплую пыльную волну запахов.
Костик перелез через кованую ограду, продрался сквозь колючую акацию и нырнул в заросли дикой вишни. Он бесшумно крался по только ему ведомым тропкам и видел себя в полной боевой раскраске и с томагавком в руке.
«Ястребиное Перо углубился в чащу леса. Шаг его был легким, а тело сильным и гибким. Ни одна ветка не дрогнула, ни один лист не шелохнулся на его пути. Мрачные глаза его сверкали.
Костик осторожно отогнул ветви и затаился. На поляне горел костерок. Вокруг огня сидели на корточках пацаны. Вовка Голощекин пытался раскурить длинную трубку, ему помогали советами, и так это хорошо они сидели возле прозрачного костерка — кто мастерил лук и стрелы, кто поджаривал на длинных вицах кусочки хлеба, — что Костику страстно захотелось туда, в круг своих друзей, пусть простым охотником, он согласен, согласен! Костик сдвинул на затылок шляпу и вышел на поляну.
— A-а! Кинстинтин! — заорал Вовка. — Ур-ра!
Пацаны загомонили, замахали ему руками, и Костик облегченно вздохнул. И он уже шагнул к ним в круг, как вдруг заметил, что все они как один напряженно замерли и смотрят куда-то мимо него. Костик оглянулся.
Он их сразу узнал. Руза и Сват держали шишку на улице Гоголя, а на гоголевских даже шанхайские шишкари не прыгали. Руза и Сват шли к индейскому табору и улыбались, и Костику стало не по себе от этих улыбок. Сейчас трясти будут, подумал он, и все обмерло у него внутри — в кармане рубашки лежал рубль. Утром мама дала на молоко.
Они подошли к костерку, все расступились.
— О! Ништяк! — сказал Сват и, осторожно ухватившись за кусочек хлеба, потащил его с вицы, которую держал маленький Акуня.
Все молчали.
— Тебя как зовут? — спросил Руза Вовку Голощекина.
— Володя, — еле слышно ответил Вовка.
— Володя, — повторил Руза. — Вовик. Куришь, что ли?
Вовка потупился.
— Да нет… Это я так…
И стал ковыряться в трубке.
Руза достал грязную пачку «Севера», выскреб папироску, дунул в нее.
— А перья зачем? Клоун, что ли?
Вовка смутился, торопливо стал выдирать перья из башки.
— А что это вы костер палите? — спросил вдруг Руза строго.
— Да мы так… — совсем оробел Вовка.
Руза нагнулся, выбрал тлеющий сучок, прикурил.
— Филки есть? — равнодушно спросил он.
Сват, давясь сухим хлебом, подхватил с земли велосипед Акуни. Акуня жалобно смотрел на Свата.
Руза махнул Костику.
— Ты! Шляпа! Иди сюда!
Костик подошел, чувствуя под ложечкой острый холодок.
— Филки есть?
— Нету, — сказал Костик. И вдруг увидел, как Руза медленно, как бы с ленцой, запускает в его нагрудный карман рубашки два пальца, медленно достает оттуда желтую бумажку и так же медленно расправляет ее.
— Рваный! — удивился Руза. — А говоришь — нету. Нехорошо! И как-то сморщился. И как-то горько повторил: — Нехорошо!
— Отдай, — жалобно протянул Костик. — Это не мои.
— Не понял. — Руза снял с Костика шляпу и, загнув поля, примерил ее.
— Сват! Ну как? Идет? — крикнул он дружку.