Называй меня Богом
Шрифт:
Вечность… две… три… или это просто секунды?
Отрываемся друг от друга со сбитым дыханием. В её глазах вихрятся вселенные, рождаются и умирают, сопровождаемые клубящимися тучами. На моей коже зарождаются лепестки яркого пламени, следуя за её жадными пальцами, целуя изящные кончики, повторяя рисунки тату. Люблю…
– Кара… - моляще. Неужели это произношу я?
Садится верхом, упираясь мне ладонями в грудь, как делала это сегодня ночью. Широкий ворот футболки сползает вниз, открывая грудь и острый возбужденный сосочек. Смеется, чертя ноготками полосы по моей коже. Чудо моё… Изгибается для поцелуя, приподнимая корпус
– Кара, Кара, Кара… - её имя это молитва. Зов для моей Богини.
Привстает, почти дав выскользнуть, и снова садится. Охает, впивается в меня ноготками, расчерчивая нас обоих рисованными изгибами. Обхватываю ладонями груди, касаясь контуров сосков подушечками больших пальцев. Издает долгий томный стон, раскрывая свои радужные крылья, сияющие яркой расцветкой в свете Флеймода. Или это мой огонь отражается в гибких воздушных пластинах?
Находит собственный ритм, насаживаясь, рисуя бедрами бесконечность. Рычу, пробегая пальцами по идеальной коже, физически ощущая, как Кара поет песню страсти. Ловлю её запястья, поднося к губам, по очереди целуя тонкие пальчики, помогая опираться о собственные руки. Лепестки пламени стремятся ввысь, танцуя на её коже, покрывая мою девочку вязью татуировок с ног до головы. Да-да-да-да… бьется в голове с каждым толчком, с каждым движением.
Кладу ладони на её бедра, заставляя двигаться резче и сильнее, а Кара с готовностью подчиняется, будто ждала только этого, заполняя мой слух такими желанными стонами. Лишь только внутренние мышцы начинают сокращаться в оргазме, впивается ногтями в мои плечи и долго протяжно стонет. Изгибаюсь, проникая как можно глубже, и взрываюсь у нее внутри, словно проснувшийся вулкан…
Не знаю, сколько минут проходит: пять, десять. Она лежит на мне, обхватив руками и ногами, а я поглаживаю бархатную кожу спины – там, где еще недавно сияли своим великолепием крылья. Люблю тебя, моя Богиня… Как же я тебя люблю…
***
– И жить надоело, и застрелиться лень, - да, утреннее бурчание сестренки - вот чего мне не хватало.
Зариланна выглядит не многим лучше покойницы – бледная, замученная, с темно-серыми кругами под глазами. Смотрит молча, исподлобья. Хмурится, улыбается криво. В общем – Ринн в своем репертуаре. Волосы дыбом и грязная одежда дополняют образ. Что сказать… Красавица она, моя младшая сестричка.
– Ну, утречко доброе. А что вымотанные такие? Энергетикой обменяться не? – издевательски бурчит она.
Мог бы возразить, что не вымотан, и лжи было бы мало – это мягкая эйфория довольства. Но, не буду. Смотрю на Кару с недоумением и встречаю такой же взгляд в ответ. Значит, ей Ринна тоже ничего не объясняла.
– Ты о чем именно сейчас? – спрашиваю я, ведь Истина точно знает, о чем говорит.
– Я об обмене Энергетиками. Вот при хм... контакте вы же обмениваетесь желаниями, эмоциями, верно?
Появилось желание пнуть конкретно эту пакостную Темную. Ринна, кажется, это отчетливо ощутила, потому что продолжила без вопросов и напоминаний.
– Итак, продолжая тему нашего собрания, - она вынимает из воздуха тонкую цветную линию энергии, – видите? Такие же каждый раз протягиваются между вами.
Хм. В этом есть смысл. И очень даже.
– Что-то разговорилась...
– моя девочка подозрительно щурится, будто ожидая от Зариланны подлянку. Не стоит. Не в этой теме.
– Птица говорун отличается умом и сообразительностью, - усмешка в ответ. – Дом мне не палить, пожалуйста. Мне павильона для бурного восторга хватило. Кара…Сага…Тьма его знает, как лучше говорить. Я никогда не была оратором. Поэтому, скажу просто и лаконично. Учить тебя я пока не вижу смысла. Темной Энергией ты владеешь, свои силы шлифовать тебе и только тебе. Я могу указать дорогу, но не вести по ней. Если захочешь возвратиться потом, с оружием, милости прошу. Светлый брат, береги ее. Береги как саму свою жизнь. Потому что терять - хреновая штука… А теперь, счастливо оставаться. Крейсер отчаливает в дальнее плавание.
Ринна исчезает в ледяном вихре, погрузив комнату в холод. Отчего-то, на какую-то секунду, мне кажется, будто она вспомнила давно забытое и жалеет. Но ведь Охотник не жалеет, правда? Или нет?
Прижимаю к себе Кару собственническим жестом. Скорее неосознанно, чем понимая, зачем. От слов Ринны жутко там, глубоко внутри. Иметь такое и потерять из-за глупости и прихоти, отказавшись от любой помощи… Отметаю эти мысли, обещая себе подумать потом. Хотя, вру, конечно.
– Она странно говорила сейчас, - задумчиво замечает моя темная любовь, - столько боли в голосе.
– Просто Ринна теряла. Это всегда больно, котенок.
– Мужчина? – небесные глаза глядят на меня, проникая прямо в душу.
– Не только, - вздыхаю, – все сложно.
– Я хочу знать, - тянет меня за прядь волос. Моя маленькая Темная своенравна.
– Тогда смотри, - позволяю ей проникнуть в свой разум и увидеть.
***
– Она не помнит меня, - тихо.
Он сидит на высоких каменных перилах, всем своим видом выражая обреченность. Позади лишь бесконечность неба и острые скалы далеко внизу. Я никогда не боялся за него раньше, ведь для метаморфа открыть крылья – это дело не более трех секунд. Но в таком состоянии Вассаго похож на куклу, выполненную из живой плоти. И, мне кажется, что он с радостью примет судьбу, если та решит подарить ему забвение хоть каким-то способом.
– Помни о ребенке, - внушаю я. – Диран потерял мать, ты хочешь лишить его еще и отца?
– Я помню, Эйд, - лицо на мгновение освещает улыбка, напоминающая о прошлом счастье, - и пекусь о нем тоже. Зачем моему мальчику такие родители? За что? Мать, потерявшая всю память, и отец, убитый горем.
– Поэтому оставим его одного? – я злюсь, и вокруг вспыхивают золотистые огоньки.
Фигура напротив чуть поворачивается, чтобы видеть бездну, раскинувшуюся позади. Плечи опущены, дыхание ровное, руки покоятся на коленях. Он полностью похож на мир, в котором обитает – безмятежные Восточные Сады Истины, которая перекочевала в свой Льдистый Дворец на севере. И, почему-то, мне кажется, что спокойствие это сродни смирению близкой смерти. Будто Васс уже решил, и никакие мои слова не смогут изменить того, что мое творение будет делать.