Не американская трагедия

Мерзлов Анатолий Александрович

Оживившийся по случаю перекрёсток стал обретать свою исходную значимость. Переваливаясь на рытвинах, запряжённая полудохлым спотыкающимся конём, проскрипела одноосная тележка, гружённая гравием. Управляющий унылым транспортным средством, известный в местечке шут и балагур Евгений – сын в прошлом состоятельного владельца винной монополии, тихо помешанный на почве несправедливой национализации, напевал скабрёзную песенку собственного сочинения: «Сана, сана, санастр…» – чем всякий раз вызывал усмешку окружающих.

Мальчонка частенько, так же наискосок, пересекал этот тихий перекрёсток, держа главной целью заветную калитку. Подобный казус произошёл впервые. До сих пор запретный вояж сходил ему с рук. Глубокая колдобина в самом центре улицы, в сочетании с витающим вокруг провинциальным духом, вполне соответствовала гоголевским страстям, а на фоне спрятавшихся за глухими изгородями добротных домов в национальном стиле лишь придавала пейзажу некоторое видоизменённое толкование. В течение дня через перекрёсток проходило всего-то одна-две телеги да две-три машины, отчаявшиеся найти в другом месте лучшее полотно дороги.

Там, откуда пришёл мальчонка, располагался второстепенный хозяйственный

двор – отдалённый придаток воинской части. Во дворе ржали кони. Соседствующая с двором стена барачного сарая не скрадывала перестука копыт, и семьи военнослужащих, нашедших здесь временное пристанище, день и ночь «наслаждались» жизнедеятельностью конюшни: матерно поругивались солдаты-коновожатые, шуршала солома, звучным водопадом опорожняли мочевые пузыри кони. В заветных для подрастающих мальчишек трущобах начиналась жизнь молодых семей. Предостережения любящей мамы не могли сдержать мальчонку два раза в неделю не нарушить строжайший запрет: не ходить одному в гости через дорогу. Молоденькая медсестра – его мама, ещё не успела освоить всех азов кулинарного искусства. Пирожки с яблочным повидлом у неё получались на славу, а вот хрусткий хворост, с обильной обсыпкой сахарной пудрой, ей пока не удавался – он же его так любил. Стоило мальчонке войти в помещение – красивая черноволосая женщина с заблудившейся в висках ранней проседью с ходу ловко подхватывала его на руки, будто давно стояла в ожидании у двери:

– Кирюша, мой мальчик!

Во взгляде и откровенной от сердца радости, в её лице светилась любовь к этому наивному непорочному существу. Мимика женщины с усилием, и то лишь на мгновение, сделалась строгой:

– А мама тебя, мой милый, отпустила?

У мальчонки забегали два озадаченных мотылька глаз, он заюлил, хотел соврать, но не смог и только быстро-быстро захлопал белыми ресничками, выдавая себя с головой.

– Кирюша, я ведь просила тебя – дорога всё же! – быстро смилостивилась женщина, крепко тиснув мальчонку к груди. От перехлёстывающей через край любви она не могла долго притворяться. Через минуту Кирюша уже уминал за обе щеки то, из-за чего натерпелся страху на дороге. Сквозь лёгкую пелену оставшейся на лице вины, он усердно морщил лобик, выбирая, с какого хвороста начать раньше: того, что с пылу-жару порумянее, или с того, что обильнее обсыпан пудрой. Дома его кормили вдосталь, но сладким не баловали, а страсть к сладкому брала верх над страхами: и от коварства дороги, и от усатых грузин, норовящих при всяком удобном случае ущипнуть за щёчку.

Тётя Вера – по совместительству кондитер-любитель. У хлебосольной грузинской семьи вот уже восемь лет после окончания войны она снимала комнатку, служившую ей и спальней, и столовой, и гостиной – всем, где протекала её состоящая из таких маленьких радостей жизнь. Она обожала гостей – всегда была рада им и, казалось, пекла только для гостей и своего любимого Кирюши – сама она сладкого не предпочитала.

Приятно вспоминать о тёте Вере, всякий раз окунаясь в светлый мир прошлого. Можно привести массу других достоинств тёти Веры, но эти воспоминания рождают слёзы от бессилия что-либо изменить и безвременной потери главной отдушины. И всё же без попытки открыть собирательный образ поколения проживающих жизнь, но не вкусивших достойной порции своего счастья не наступит удовлетворения от исполненного долга. Тётя Вера осталась ярким представителем огромной армии личностей, растоптанных временем. Родившаяся в год Октябрьской революции, для меня она стала символом известной эпохи. Прочитав эти строки, она, возможно, пожурила бы меня. На самом деле я никогда не слышал от неё и слова недовольства текущим временем. Чего там было больше: природной неприхотливости, умения увидеть наметившиеся перемены или её великодушия – можно только философски предположить. Главную роль сыграла закваска отставного царского есаула – её отца, своим железным духом вложившего большой смысл в данное ей имя – Вера. Двум другим её сестрам дали не менее значимые имена – Надежда и Любовь. К сожалению, их поколениям до конца жизни так и не удалось вкусить положенной по статусу человека своей составляющей счастья. Того Главного Счастья, что сулила, всем без исключения, Конституция Великой России.

Глава 2

Пограничная застава, расположившаяся в распадке двух пологих хребтов, как раз на пути короткого броска из Турции, жила повседневной напряжённой жизнью. Обозрением с верхней точки одного из хребтов далеко внизу виднелась крыша казармы. П-образная пристройка здания предназначалась для офицеров и сверхсрочников с семьями. Несколько небольших комнат, соединённых общим коридором, являлись по сути той же казармой, с той лишь разницей – ночью члены семьи могли хоть как-то уединяться. Под нехитрым прикрытием фанерных перегородок, не стесняясь посторонних глаз, в короткие, тревожные всегда ночи молодые могли приласкаться, пошептаться наедине о раздирающих противоречиях большой политики, в спешном порядке отлюбить друг друга, получая кроху от того большого, принадлежащего по праву тебе.

Шестьдесят человек личного состава под командой капитана Макарова контролировали трудный участок границы, самый удобный для незаконного пересечения. В тяжёлом воздухе начала сорок первого здоровый горный климат на несведущий взгляд мог показаться раем. Всё, что происходило в предыдущие годы: мирные перебежки горцев по родственным связям, шалости косматых жителей леса – медведей, в добавку к мелким недоразумениям с оплошностью новобранцев – ушло в небытие. Нынешние нарушения пограничного режима редко обходились без стрельбы. Случались потери в личном составе. Отеческая забота командира, тонкое знание им особенностей местности и Закавказья в целом сводили на нет потери. Капитан Макаров – выходец из местных, из семьи учителей, осевшей здесь сразу после сепаратиста Ноя Жордания. Охвативший в то время большинство молодёжи патриотический порыв внёс коррективы в его жизненное кредо. Он не пошёл по стопам родителей. По природе Макаров не был шагистом – мягкий, покладистый, рассудительный – совсем не военный, только через восемь лет службы решился изменить курс судьбоносного вектора.

Он сделал свой окончательный выбор: его призвание – не армия и не армейская карьера, а собственная внутренняя дисциплина и литература. Он поступил и успешно учился заочно в педагогическом вузе – единственном ближайшем, родственном своему выбору, учебном заведении. Все годы службы вёл дневник впечатлений, систематизировал груду внепрограммной литературы, заодно набирался житейского навыка, который не почерпнёшь и в самом престижном учебном заведении. Полностью закрыл четвёртый курс, на радость стареющим родителям. Он надеялся с окончанием института армию оставить. В эти тревожные месяцы весны сорок первого на учёбу не удавалось отвести и одного часа – моральной составляющей и свободного времени не оставалось. В череде напряжённых суток отвлечение для занятий виделось большим кощунством. Заставу лихорадило днём и ночью. Активизировались переходы диверсантов. Из-под пера его выходил не фрагмент его большого замысла, а ставшие системой рапорты в штаб. Капитан высказывал в них очевидные подозрения о готовящейся войне. Всякий раз его урезонивали и многозначительно просили молчать. По свойству характера, в докладе очевидного Макаров становился настойчиво упрямым – продолжал отправлять рапорты – в возбуждении случалось уходить от формы.

Что же касалось его личной жизни, взаимоотношений со слабым полом – здесь он пасовал. Ходить бы Макарову с его скромным нравом да с невысказанной правдой в отдалении от цивилизации в вечных холостяках, а его родителям – навсегда потерять надежду обрести внуков, если бы не господин случай.

В то время Макаров занимал должность заместителя начальника заставы. Спокойная обстановка позволяла выкроить время для подготовки зачётов в институт и закрывать планомерно сессию за сессией. Учёба давалась легко, особенно на фоне сокурсников – рабочих парней и девушек – помогал хороший школьный багаж. С блеском сдав очередной профилирующий предмет, в гордом одиночестве он вышел прогуляться на Приморский бульвар. Шурша гравием аллеи, Макаров плыл в радужных воображениях, как сентиментальный школьник. Перед ним отливало красками небосвода море, нашёптывая развязку романтического сюжета будущего литературного бестселлера. К тому времени Макаров баловался, пописывал. Всхлипывание сбоку вернуло его в реальность. На лавочке, в густой тени раскидистой магнолии, уткнувшись лицом в колени, плакала миловидная темноволосая девушка.

Стройный, аскетически скроенный Макаров мог привлечь внимание женского пола, но в нередкой задумчивости представлялся скучным букой. Не выйдя ещё полностью из своего сюжета, он справился о причине слёз. Девушка испуганно сжалась, встретившись глазами с суровым военным, однако плакать перестала. Со своей бравой выправкой ему бы брать женские бастионы, а Макаров, потупившись от застенчивости, тихо спросил:

– Вас обидели?..

В следующее мгновение девушка с интересом посмотрела на лейтенанта-пограничника, так не похожего на её знакомого артиллериста. Горячий молдаванин вскружил голову одновременно двум девушкам. Девушку звали Верочка – она совершенно случайно увидела своего артиллериста гуляющим под ручку с другой. Договорённая встреча, или, по серьёзности его обещаний, свидание с ним, предстояло назавтра. Сегодня Верочка сокращала путь, возвращаясь с курсов кройки и шитья. Ей стало обидно до слёз, больше не за то, что её обманули – за другое, накатило за всё сразу. За сиротскую жизнь без родительского тепла, за тяжёлую опеку над двумя младшими сёстрами – за потерю мелькнувшего лучика счастья. В карих глазах Верочки загорелась искра мести, так похожая на волевые искры в глазах её безвременно ушедшего отца. В голове созрел дерзкий план. Внушаемый характер Макарова хлебнувшая на своём коротком веку Верочка вычислила сразу. Она кокетливо утёрла мокрые глаза, мило улыбнулась. Не изведавший женских коварств, лейтенант поддался на просьбу Верочки. Она решила проучить ловеласа-артиллериста – попросила проводить её по причине скверного самочувствия. Долго кружить под ручку с лейтенантом не пришлось – сладкая парочка сидела в обнимку на отдалённой скамейке. Верочка провокационно демонстративно прижалась к Макарову – прошлась настолько близко, что старшина-артиллерист был вынужден подняться и поприветствовать старшего по званию. Верочка ликовала, поймав его потерянный взгляд. Так началась их история – её и Макарова, выросшая со временем в неброскую, но содержательную любовь. Они встречались не чаще одного раза в месяц – чаще не получалось. Лишь через год, выдав замуж среднюю сестру Любашу, со спокойной совестью, без «фанфар», во время очередной сессии Макарова они тихо расписались. Вскоре Верочка укатила в горы по новому назначению Макарова. Младшую, Надечку, взяла на себя Любаша.

Глава 3

Приученная к труду и активному образу жизни, от незанятости Верочка заскучала. Она искала и нашла выход своей кипучей энергии. Из купленных по случаю кусков ткани, что покоились забытыми свёртками по чемоданам жён сослуживцев мужа, Верочка кроила и шила фантастически модные блузки и юбки. Скоро с её же подачи на заставе закукарекали молодые петушки – в этом она нашла отдушину от безделья. В горах окрест, где располагалась застава, обильно плодоносили каштаны. До сих пор подспорьем к солдатскому столу служило мясо диких кабанов, жирующих на его плодах. Дефицита в нём не было, но в напряжённых условиях наступившего времени вылазки мужей на охоту стали небезопасны. Верочка буквально выжала из начальника куста полковника Варшаломидзе машину – преподнесла ему выкладку расчёта, несущую явную финансовую выгоду. На откорм взяли молодых поросят. Верочка организовала заготовку каштана и желудей – вековые деревья кольцом опоясывали заставу. На даровом подножном корме свинки быстро набирали вес. К сырому застоявшемуся воздуху ущелья ближе к обеду примешивался аппетитный запах сдобренной мясом солдатской каши. В маленьком, закрытом от мира гарнизоне трудно скрыть изъяны личности – у Верочки, казалось, их не было. Её любили за универсальность, за весёлый нрав, за трудолюбие, за умение сострадать чужому горю. Ко времени, когда Верочка отяжелела ребёнком, подсобное хозяйство успело встать на хорошие рельсы. Бойцы-пограничники, выходцы из села, со знанием дела, в свободное от нарядов время, не без удовольствия несли там общественную нагрузку.