Не американская трагедия
Шрифт:
На последнем месяце беременности Макаров отвёз Верочку в селение к своим родителям. При амбулатории села существовала небольшая больничка – там она и собиралась рожать. Застава находилась в субтропическом поясе, но в горах географическое местоположение было смещено климатически – здесь, в отличие от равнины, и в мае ночи оставались холодными. В редкий полдень по затишкам ненадолго припекало. Стойкое тепло приходило внезапно, когда холодный тягун со стороны Эльбруса отворачивал, и обычно достигало апогея к началу августа. Жаркое южное солнце быстро навёрстывало долги, успевая за короткое время и под вековой кроной иссушить дерновой слой. Многочисленные малые ручьи, набухшие с таянием верхних снегов, проваливались вглубь к недрам, оставляя напоминанием о своём существовании извилистые сухие каменистые русла. До конца сентября короткая, но изнуряющая жара загоняла лесных обитателей к редкой теперь воде, там мрак непроходимой лесной чащобы бережно хранил её нежное перешёптывание слезящимися перекатами.
Май отсчитывал последние дни – Верочка уехала неделю назад. После её отъезда Макарову не хотелось бывать дома – он умышленно задерживался на службе. Уютное гнёздышко перестало без Верочки быть таковым – оно его не влекло. Одно напоминание о руках Верочки вызывало отупляющую слезливую тоску. Верочка вошла в его жизнь прочно и навсегда. До Верочки Макаров мог долго общаться со старым дубом как с живым существом – с появлением Верочки его жизнь окрасилась ореолом счастливого быта. Теперь он не искал возможности заскочить домой и тоску гасил службой, часто выполняя обязанности подчинённых. Возвращаясь под утро с дальнего дозора, Макаров падал от усталости и быстро засыпал, часто не раздеваясь, иногда даже забывая ослабить портупею. Отъезд Верочки ещё более ужесточал время. Не получая от руководства морального удовлетворения, капитан пытался философски подойти к осмыслению времени. Тревожные вести с западной границы он напрямую связал с активизацией нарушителей на приданном ему участке границы. Под давлением свыше Макарову пришлось отправить в отпуска нужных сейчас опытных следопытов-сверхсрочников. Возможно, именно поэтому задержания вживую не удавались. В отпуск демонстративно препроводили группу, костяк отряда. На осмотренных после перестрелок трупах нарушителей стали обнаруживать рану в затылке. Вероятнее всего, кто-то боялся утечки информации. Обстоятельства требовали экстренных мер, а руководство твердило о провокации. Наивный Макаров выходил из себя, это создавало общую нервозность. Несмотря на увещевания и откровенные одёргивания начальства, он бомбил центральное управление региональных пограничных отрядов тревожными рапортами.
В ночь на первое июня Макаров сел за очередное «творчество», включил весь опыт психологических познаний, устранил из обихода всякую злость за непонимание. После активизации нарушений вдруг наступило настораживающее затишье. Перед этим выдвинутые дальше дозоры он укомплектовал и проинструктировал сам лично. Зрела мысль, что те, «кто-то», нащупали слабину на стыке застав, та сторона готовит крупную силовую акцию. Свои соображения он передал по инстанции раньше, а сейчас сидел перед чистым листом бумаги, умозаключая о целесообразности нового рапорта. Макаров понимал, что может выглядеть в чьих-то глазах карьеристом – было вдвойне обидно: командир отряда Вахтанг Варшаломидзе прекрасно информирован о его планах на дальнейшую жизнь. Они оба выходцы из одного селения, с разницей в возрасте десять лет. Мама Макарова выпускала из школы шалопая Вахто. Сам Макаров хорошо запомнил тот день – первое сентября, свой первый учебный день в школе. Вахто прошептал ему тогда на ухо что-то смешное, ободряюще-дворовое. После первого звонка первоклашки двинулись в здание школы рука об руку с выпускниками – у них в селении накануне была выстроена двухэтажная красавица школа. Коренастый Вахто поднял его на своё плечо и, одного из всех, на высоте своего роста, внёс в класс, усадив за первую парту. Макаров так и просидел, с его лёгкой руки, все одиннадцать лет за первой партой, всегда был на высоте и окончил школу с отличием. Отношения земляков до последнего времени оставались дружескими – до последнего рапорта, в котором Макаров пригрозил ему за преступную осторожность – рапортовал в Москву, в Комитет пограничной службы.
Глава 4
Солнышко приятно ласкало лицо. Верочка, расслабившись под его весенним магическим воздействием, закрыла глаза. Она сидела на лавочке перед домом родителей – в животе отдавались толчки ребёнка.
– Сынку не терпится появиться на свет, – подумала Верочка и поменяла положение тела – толчки несколько затихли. Отставив назад руки, подставив веселому зайчику огромный арбуз живота, она наслаждалась, пожалуй, первым таким ясным днём после затянувшейся дождливой весны. В открытую дверь комнаты «тарелка» доносила слова марша: «Броня крепка и танки наши быстры…» От сковавшей неги и следующей за музыкой успокаивающей тирады диктора Верочка на мгновение провалилась. Рука во сне надломилась – её больно качнуло на сучок старой алычи, под сенью которой приткнулась потемневшая зимней сыростью лавочка.
– Как старая лошадь в стойле, – обругала себя Верочка
– Какой замечательный день сегодня! – произнесла с состраданием Верочка, прильнув к её щеке, – устала, милая моя, потерпи – немного нам осталось.
– Ох, Верико, хотя бы мальчик – третьего я, боюсь, не выношу. Ослабела совсем. И Резо извёлся, по работе никуда далеко не ездит – болеет за меня. А как ты, Верико? – взяла она руку Верочки в свою.
– Да ничего, всё проходит штатно, как говорит мой капитан. Громит меня изнутри, рвётся на свет божий.
– Повезло тебе, Верико, с мужем. Его родители русские – какие душевные люди. Муж твой мягкий, а как дисциплину на заставе держит. Любят его солдаты – все знаем…
– А другие русские хуже? – улыбнулась Верочка, зная её отношение к русскому пьющему контингенту.
– Нет, нет, я не об этом… все хорошие. Родители русские, а грамотнее нас говорят по-грузински – интеллигенты.
К ним подошла свекруха Нателы – вся в чёрном – не сняла ещё траур по убитому месяц назад в перестрелке брату. Местное ополчение помогало в зачистке леса пограничникам. Она осторожно присела на лавочку с краю от них.
– Что гаварит началство? – с сильным акцентом обратилась она к Верочке. – Будит вайна или не будит? Радиво все хараше, а чемо дзма любимый погиб? Утхари чеми, Верико, скажи мне… Три швило у менья, савсем баюсь. Как жить далше?!
– Не бойтесь, Маквала деида. Ну гешиниа, – дополнила Верочка по-грузински для большей убедительности. – Наш Великий земляк не позволит начаться войне.
– Камарджобат, – как из-под земли вынырнула к ним, поздоровавшись, любопытная соседка.
Услышав тему разговора, она продолжила по-русски.
– Все гаварят: будит вайна. Вайме, Анзори привезли дамой убитой. Пять месяц служил всего. Ево атец жить типер не хочит – сам устроил сюда службу, лучше хател – адин сын, – закончила она эмоциональную тираду.
Верочка привыкла к вопросам местных жителей – оплот и защиту они искали у русских. На многие вопросы большой и малой политики она давала ответ, по простоте душевной открывая посторонним людям все домашние разговоры.
– Что мне вам сказать? – вздохнула тяжело Верочка, – сами видите, как тяжело на границе, но наверху почему-то не шевелятся – все толкуют о провокации. Боятся после «Пакта о ненападении» любого значительного перемещения войск.
Соседка и свекруха с почтением слушали Верочку, не всё понимая – Натела им перевела. В ответ они одобрительно закивали головами.
– Вай мэ, эсли Иосиф нас не защищать – Россия ещё хуже, – заключили они, не сговариваясь, хором.
Удовлетворённая, или нет сведениями из достоверного источника, соседка двинулась разнести кумушкам новую весть. Свекруха, всплеснув руками, заспешила на кухню – оттуда тянуло запахом подгоревшего лобио.
Глава 5
Капитан вошёл в пустую комнату – в лицо пахнуло затхлостью давно не проветриваемого помещения – он распахнул створку окна. Шёл третий час ночи – невидимые горы зловеще затаились. При вечернем разводе наряда Макаров инструктировал сам: поделился с бойцами своими наблюдениями, по-отечески озвучил тонкости, как бы он сам повёл себя в той или иной ситуации. Капитан внушал не слепое выполнение инструкций, призывая, соразмерно с обстоятельствами времени, открывать возможность действовать творчески, ибо враг всякий раз действовал с изощрённой фантазией. И без общих фраз он читал в лицах следопытов готовность мыслить и побеждать. Ночные боестолкновения подтянули личный состав. От ощущения витавшей в воздухе беды всё общение между собой стало немногословным – пугала ставшая большей частью повседневности неизвестность. Последние несколько ночей «музыкальное» сопровождение зверья пропало – всё страдающее и страждущее даровой пищи словно окаменело в разбросанных над заставой склонам молчаливых валунах. Редкая сова, пугая внезапностью, зальётся гомерическим смехом, да тявкнет невпопад молодой шакал. Макаров представил себе вид сверху, со стороны валунов, жёлтое пятно заставы. До сей поры он не задумывался, насколько застава уязвима, а сейчас представил и ужаснулся: она переставала быть символом защиты страны. Без дополнительных мер их легко нейтрализовать. Мало-мальский покой во всём зависел от чётких и умелых действий верхних секретов. Капитан не понаслышке знал о коварстве горцев. Он здесь родился – он мог думать, как они. «Прежде надо эффективно охранить себя, затем обеспечить неприкосновенность границы». Декоративная составляющая службы давно ушла в небытие. «Мне бы роту обученных солдат с автоматическим оружием… Тяжело физически – недосыпает личный состав. Из окрестных лесов ушло зверьё, где-то идёт ночная концентрация сил. Нащупывается слабое место на стыке застав?»