Не ангел
Шрифт:
Она пришла поужинать с семьей Оливера и заодно обсудить, когда они собираются повидаться с Робертом, если собираются. Маргарет и Роберт были очень близки: они родились с разницей в один год и выросли, практически не разлучаясь. Оливер, родившийся позже и уже от мачехи, так и не смог полностью преодолеть этот барьер, хотя старшие брат и сестра его очень любили.
— Бедные мальчики, — сказала ММ, — им, должно быть, так тяжело.
— Ужасно, — уточнила Селия, — и бедной маленькой Мод тоже.
— Да, но у нее хотя бы отец есть. А мальчики дважды осиротели.
— Мне не понравился Лоренс, — сказал Джайлз, — он совсем со мной не играл.
— Он же намного старше тебя, — объяснила
— Полагаю, что заботами Роберта они отлично справятся, — сказала ММ. — Но мне все равно нужно поехать повидаться с ним. Хотя теперь, когда миру грозит война, вряд ли это получится. Сомневаюсь, чтобы корабли стали теперь совершать увеселительные круизы.
— Даже не знаю, — ответила Селия. — Америка ведь где-то в другом направлении, чем Франция и Германия? Или нет? — Она не отличалась особыми познаниями в географии.
— Не совсем, — улыбнулся Оливер, — но могу представить, как опасны станут такие плавания, если войну все же объявят. И думаю, чем дальше, тем вероятнее, что и лайнеры могут попасть в распоряжение армии. Может случиться нехватка топлива, да много чего. Так что я бы не советовал тебе отправляться сейчас в путь.
— Ты, конечно, прав, но могут пройти годы, прежде чем я вновь увижу Роберта, — сказала ММ, — и это меня страшно огорчает. Все так ужасно. Мне нравилась Дженетт, она была таким хорошим дополнением нашей семьи. Да, жизнь очень жестока. Очень.
— Не жизнь жестока, — вставил Джайлз, — а смерть. Мама, а я все равно поеду в школу, если будет война?
— Конечно поедешь, — ответила Селия, улыбнувшись его не по годам умному замечанию, — тем более что школа Святого Кристофера находится в сельской местности. Мне так будет гораздо спокойнее.
— Почему? Что такого особенного в деревне?
— В деревне всегда безопаснее, когда идет война, — объяснила Селия и, заметив предостерегающее выражение лица Оливера, поспешно добавила: — Там много свежей пищи и нет этих мерзких танков, разъезжающих по дорогам.
— А мне бы хотелось увидеть танки. А как же вы? Что вы будете делать? Чтобы укрыться от них?
— Останемся здесь, конечно. У нас много работы.
— А девочки?
— Джайлз, пока нет полной уверенности в том, что будет война.
— Но если вдруг будет?
— Тогда я отправлю девочек к бабушке. Так что они тоже будут в деревне.
— Но только не рядом со мной, — с надеждой сказал Джайлз. Он хотел во что бы то ни стало отделаться от близнецов.
— Не рядом, не рядом. Джайлз, тебе пора спать. Давай-ка, ступай. Я поднимусь через минуту, предупреди няню.
В детских распоряжалась новая няня: Нэнни и Летти были немедленно уволены в тот ужасный день, когда выяснилось, что у Барти воспаление легких, и ради нее пришлось пожертвовать путешествием на «Титанике».
— Она нам жизнь спасла, — сказала Селия, переводя взгляд с кроватки Барти на Оливера спустя три дня, когда дошла весть о гибели «Титаника» и был опубликован страшный список погибших. — Только представь себе, Оливер, если бы Джайлз не сказал нам, что Барти больна, мы барахтались бы где-то в ледяной воде и тонули. Брр, даже подумать страшно. Да и Барти наверняка умерла бы, потому что эта жуткая парочка даже не удосужилась еще раз вызвать доктора. Как эфемерна жизнь, правда? Из ткани вытягивают какую-то тонкую ниточку — и все меняется.
— Слава богу, что все так вышло, — произнес Оливер, наклоняясь к Барти и гладя ее по голове.
Он был страшно потрясен известием о гибели «Титаника» и мыслью о том, как близко они подошли к смерти. Еще долгие месяцы после этого ему снилось,
Джайлз совершенно ополоумел от страха потерять Барти.
— Она была моим другом, — повторял он, — моим лучшим другом, моим единственным другом. Она не может умереть, так не должно быть.
Даже испытывая жесточайшие душевные страдания, Селия была обеспокоена тем, что Джайлз видел в Барти единственного друга. Он вообще был странным ребенком, и чем дальше, тем очевиднее это становилось. Склонный к одиночеству, серьезный, внешне покорный, он в глубине души противился всякому внешнему давлению. Джайлз был умен, но не скор — ему требовалось время подумать. Если им овладевала какая-то мысль, он подолгу работал над ней. Читать мальчик научился поздно, но не прошло и года, как он уже начал осваивать довольно сложные книги. Распорядок занятий был для него целой проблемой, пока он не выработал для себя некую логическую схему, после чего в течение дня мог усваивать значительный объем материала.
В школе Джайлз не пользовался особым вниманием одноклассников и их родителей. Его редко приглашали на дни рождения, он держался особняком и имел всего одного-двух приятелей, поэтому счастливее всего чувствовал себя во время каникул, когда они с Барти выдумывали всякие сложные игры, в которые играли долгие свободные дни. Они то путешествовали по какой-нибудь далекой стране, отыскивая дорогу домой на труднопроходимой местности, то были солдатами армии, сражавшейся за родину, то воображали себя королем и королевой, которые устанавливали законы и с особым величием правили своими подданными — близнецами, когда те участвовали в игре, и гораздо более любимой новой няней.
— Это незаконно, — говорил, бывало, Джайлз, — заходить за линию тротуара. Вы должны идти посередине. Иначе вас оштрафуют.
— В нашей стране, — торжественно провозглашала Барти, — все законы очень справедливые. И те, кто их не выполняет, платят штраф.
Барти в свои семь лет была очень сообразительной: она быстро схватывала все новое и заучивала наизусть — все ей давалось одинаково легко. По утрам она ходила в школу, в маленькое заведение совсем рядом с Кингз-роуд. Учительница сказала Селии, что Барти — самый умный ребенок в классе. Девочка усердно трудилась — не из чувства долга, а потому, что ей это очень нравилось. Как и Джайлз, она не пользовалась популярностью среди детей, уже из-за того даже, что слишком отличалась от них. Дети, с их безошибочным инстинктом к таким вещам, подметили ее слегка иные интонации, скованность в общении, нежелание рассказывать о себе. В школу ее, как и всех прочих детей, приводила няня, но разница заключалась в том, что красивая женщина, которая посещала школьные концерты и другие праздники, приходилась Барти не мамой, а так называемой тетей. Когда на Барти давили, она говорила о ком-то еще, о какой-то маме. Барти никогда не называла Селию мамой или мамочкой, считая это злейшим предательством. Она пыталась вообще об этом не говорить, но, если ее припирали к стенке, говорила правду. И этой-то правдой, однажды узнав ее, другие дети и изводили Барти.