Не без вранья
Шрифт:
Приехав в Москву, Лиля опять начала носить передачи вместе с Луэллой — продукты, лекарства. И дело даже не в передачах, Лиля сделала гораздо больше, чем передачи, — она взяла к себе дочку Краснощекова. Переехала на дачу в Сокольниках вместе с Луэллой.
Луэлле было четырнадцать лет, она оставалась с Лилей все время, пока Краснощеков был в тюрьме, и Лиля относилась к ней как к дочке, и Маяковский ходил к ней в школу как родитель.
Лиля сказала девочке — люди будут говорить ей гадости про нее, «что я целуюсь со всеми под любым забором, ничему не верь, а сама меня узнай».
Получается, не так просто — может быть, Лиля не эгоистичная дрянь?.. Наполнить ли свою жизнь горестями и тюремными передачами или танцами, такой вопрос для нее даже не стоял, — конечно, танцами. Но по всему выходит, что Лиля умела быть другом в беде, что она настоящий друг.
Потом — Краснощеков все сидел в тюрьме, а Лиля с Маяковским поменялись местами, он в Париже, она в Москве.
Маяковский из Парижа пишет Лиле о любви, о том, как он скучает. В ответ получает от Лили такое письмо:
«Не могу бросить А. М., пока он в тюрьме. Стыдно! Так стыдно, как никогда в жизни. Поставь себя на мое место. Не могу. Умереть — легче».
Маяковский Лиле:
«Ты пишешь про стыдно. Неужели это все, что связывает тебя с ним, и единственное, что мешает быть со мной? Не верю!.. Делай как хочешь. Ничто никогда и никак моей любви к тебе не изменит».
Зима 1924 года была для Лили тяжелой, — не в смысле холода, голода и лишений, а морально. Маяковский вернулся в Москву перед Новым годом, и понятно, на что он надеялся, о чем мечтал, — что он единственный. Но через несколько недель после его приезда Краснощекова освободили.
И дальше получилось уж совсем странно. В феврале Лиля тяжело заболела — какая-то гинекология. Лиля болела и не могла видеться с Краснощековым, Маяковский ухаживал за Лилей, по ее словам, «как нянька». Но от того, что Маяковский давал лекарство и поправлял подушки, получилась не близость, а нарастающее напряжение. Значит, он совсем уже был для Лили нежеланный… Маяковский знал, чего втайне хочет Лиля, хочет, но не может, и от всего этого между ними получалось еще хуже, чем если бы она могла убежать потихоньку и вернуться как ни в чем не бывало. К тому же у Лили был нелегкий характер в быту, еще Рита Райт говорила, что Лиля не сдерживает своего плохого настроения.
Кроме болезни и невозможности делать то, что хочется, у Лили были и другие неприятности. В истории с Краснощековым ее не тронули органы, но не обошли стороной сплетни.
В Москве поставили пьесу, которую посмотрела «вся Москва», посмотрели все, кроме Бриков и Маяковского. В пьесе фигурировала подлая развратница по имени Рита Керн, толкнувшая советского работника на растрату, потому что хотела шуб и бриллиантов. Все понимали, что эта Рита Керн не просто намек на схожую историю, а совершенно точно имеется в виду Лиля Брик.
Была еще одна публичная гадость. В доме Бриков гостил один французский писатель, Лиля его принимала и очаровывала, но писатель оказался «шпионом». Вернулся
Жалко Лилю? Пожалуй, нет, не очень. Хочется мстительно заметить: не все коту масленица. Все же это не слишком суровые наказания. И в истории с Краснощековым она не пострадала, и ее любовный треугольник известен на весь мир, так почему бы кому-то не посмеяться?.. Но все же Лиле досталось: когда за одну зиму публично называют разными именами и все знакомые немножко усмехаются, обидно.
Ко всему этому той зимой был еще визит Елены Юльевны, который не доставил Лиле удовольствия, — Елена Юльевна впервые увидела их жизнь втроем и поняла, что есть еще и Краснощеков.
Краснощеков был выпущен на свободу в январе 1925 года, просто выпущен на свободу, и все, без официальной отмены приговора. Летом Лиля уехала с ним на Волгу, вдвоем. Маяковский обиженно пишет ей из Парижа, что узнал об этом от знакомых, и хорошо, что хотя бы так, косвенно, понял, что Лиля здорова.
В Париже Маяковский с Эльзой помирились, вернее, Эльза примирилась с Маяковским, и теперь все время проводила с ним — переводила, опекала, утешала. В дневнике Эльза записала: «Я привязана к нему и благодарна за то, что он любит Лили — и меня заодно… Что между нами будет?» Эльза, она такая понятная, близкая, с этой ее болезненной обидой, с глупенькой надеждой, уступками самой себе. Десять лет назад между ними была ее любовь и Лиля и теперь была ее любовь и Лиля — и Маяковский, и Эльза страстно и немного опасливо любили Лилю и беспрекословно слушались.
Маяковский Лиле:
«Первый же день приезда посвятил твоим покупкам. Заказали тебе чемоданчик замечательный и купили шляпы… Духи послал (но не литр — этого мне не осилить) — флакон, если дойдет в целости, буду таковые высылать постепенно».
А историю с Краснощековым можно уже закончить. Лиля захотела провести с ним три недели в полном уединении, в совершенно несветском месте. Но окончательно Лиля к нему не вернулась, теперь он снимал где-то комнату, уже не был главным, не был победителем, в общем, как-то незаметно исчез из ее жизни.
Маяковский уехал в Америку, оттуда в Мексику, и туда Лиля писала ему: «Давай встретимся где-нибудь не в Москве, за границей». Маяковский ждал этой встречи, как может ждать любящий мужчина желанную женщину, покупал подарки.
Они встретились в Берлине. Лиля и Маяковский всегда жили в разных номерах, и в этот раз у нее тоже был отдельный номер. Когда Лиля вошла в свою комнату, она увидела цветы и разложенные подарки из Мексики — деревянные игрушки, птицу из натуральных перьев, коврик, ящик с разноцветными сигаретами. После ужина Маяковский пошел к Лиле, но не вошел в номер, постоял на пороге и сказал: «Спокойной ночи, детка. Не буду тебя больше мучить».