Не без вранья
Шрифт:
Он понял, что она не хочет его, и подчинился, потому что у него не было возможности выбирать, решать, соглашаться или не соглашаться. Он знал, что будет либо так, как она хочет, либо никак. Это Лилина версия.
В эти несколько дней в Берлине Маяковский вместе с Лилей посетил институт медицинской диагностики и сдал кровь на реакцию Вассермана. У Маяковского в Америке был роман с девушкой по имени Элли Джонс, и Лиля об этом знала. Так, может, не так все романтично? Знала, не захотела близости, отвела сдать кровь, подождала ответа…
Во всей этой суете как-то забылось, что уже весной 1924 года было
Лиля писала: «Ты обещал мне: когда скажу, спорить не будешь. Я тебя больше не люблю. Мне кажется, что и ты уже любишь меня много меньше и очень мучиться не будешь».
Шкловский тогда писал Якобсону: «Внимание! Лиля разошлась с Маяковским. Она влюбилась в Кр. Эльзе этого не сообщай…» Почему Эльзе нельзя этого знать, потому что она все еще влюблена в Маяковского?
Что же, Лиля была так увлечена Краснощековым, что захотела порвать с Маяковским? Но ведь она всегда была кем-то увлечена. Роман с Краснощековым длился уже довольно долго, и вообще-то он к этому времени сидел в тюрьме. Предположить, что Лиля порвала с Маяковским из-за «верности» посаженному в тюрьму Краснощекову, смешно.
Похоже, что не было здесь никакой причины, кроме самой простой. Дело не в ее романах, а в Маяковском, она именно с ним больше не хотела близости, она с ним больше не хотела близости — как жаль, что все так кончилось.
В ответ были стихи: «Я теперь свободен от любви и от плакатов…», «любви пришел каюк», но это стихи, а что он сказал Лиле? Он не сказал, как в тот раз, — так больно, пожалуйста, умоляю, оставь меня при себе… После всей той боли, потрясения, когда казалось, что все будет иначе, замечательно, что он прошел такую муку, такое трудное, — что-то сломалось. Что это было, слишком сильно натянутая цепь? Если человека долго мучить, потом у него наступает опустошение, он приходит к своему мучителю пустой.
Маяковский изменился, и Лиля, возможно, почувствовала, что он уже пустой. И стихов о любви больше не было.
Письмо о разрыве было, но разрыв какой-то игрушечный, ненастоящий. Ведь ничего, абсолютно ничего в их отношениях не изменилось. Для нее «порвать» означало только, что физическая близость будет еще более дозированной или ее вообще не будет — по настроению. А все другое осталось: и совместная жизнь, и общность в делах, и нежность, и его финансовая ответственность.
ЧЕЛОВЕК, 13 ЛЕТ
Учу геометрию до посинения, покраснения, позеленения. Тема — треугольники, равнобедренные, равносторонние, разные. Лучше было бы любовные треугольники. У меня любовный треугольник — с котом. Кот больше любит меня, а бабуля ревнует — очень мучительные отношения.
Но если серьезно. Я могла бы жить с двумя?..
Да, да! Один был бы поэт, а другой тоже кто-нибудь. Ну… начальник какой-нибудь. Было бы хорошо. Они бы оба меня любили.
Но… кого бы я больше любила? Ночью я бы с кем была?
Если с кем-то такие отношения, то с ним все-таки чуть больше близость. Что-то есть свое нежное, а другой тогда как сирота. Тогда ему тоже нужно с кем-то иметь такие отношения, чтобы не быть сиротой. Но с кем? Тогда при чем тут буду я? Зачем этой чужой женщине я, такая замечательная, любимая сразу двумя?.. Нет, думаю, я не смогу.
Лучше
Треугольники бывают разные. Лиля всегда жила в треугольнике, где были она и двое мужчин, и Ахматова всегда жила в треугольнике, но в другом — один мужчина и две женщины, и она всегда была третьей, не главной женщиной. Когда у Лили был роман с Пуниным, Пунин был женат на Анне Аренс, а через несколько лет он стал мужем Ахматовой. Но, став мужем Ахматовой, Пунин не перестал быть мужем Анны Аренс.
Он с женой и Ахматова всегда жили в одной квартире, в соседних комнатах. Но семья Пуниных считалась — Пунин и Анна Аренс, а не Пунин и Ахматова. В общем, он хорошенько измучил обеих женщин: сначала мучил бедную свою жену тем, что была Ахматова, а потом бедную Ахматову множеством мелочных бытовых придирок. Какие-то у него с ней были вечные неприличные дележки дров, чайника, всякие не идущие мужчине мелочи…
«Мораль проста: нельзя идти на дикие сочетания — живя с чужим мужем, не следует селиться в одной квартире с брошенной женой». Интересно, кто изрек такую правильную пошлость? Оказывается, это Н. Мандельштам, неукротимая и независимая.
А Лиля, «жена Брика, живущая в браке с Маяковским», и все ее романы — это не дикое сочетание? Выходит, нет, не дикое — ведь Лилю никогда ничем не попрекали, Маяковский Лилю «откармливал», счастливо нес ей морковку через всю Москву, все мужья любили, дети мужей обожали, архив ее бережно хранили, от любых обвинений защищали. Почему так?..
Глава 12
Идеал и одеяло
Лиля Эльзе (1953 год):
…Это какой-то сценарий, задуманный Володей, о котором ничего больше не известно. Не помнишь ли ты, что это такое? Заключил ли Володя договор с каким-нибудь режиссером?.. Скоро должен выйти сборник пьес и сценариев Маяковского, и если ты что-нибудь помнишь об этом «Идеале и одеяле», это могло бы в сборник войти.
«Идеал и одеяло» — ненаписанный сценарий о любви. «Идеал» — возвышенная, духовная любовь, «одеяло» — пошлая и бурная чувственная любовь. «Идеал» и «одеяло» разделены, возвышенная и чувственная любовь не сливаются воедино, не могут существовать вместе. Все беды оттого, что люди путают «идеал» и «одеяло». Если у них есть «одеяло», они думают, что у них есть «идеал». Когда у них забирают «одеяло», им кажется, что отняли и «идеал», хотя «идеала» у них никогда не было… В общем, всем хочется иметь и то, и другое, что невозможно.
Пять лет, с 1925-го по 1930-й, когда Маяковский застрелился, — как раз те годы, за которые Лилю потом хулили без конца. В письме к Эльзе в 1967 году Лиля написала: «Жить здорово надоело, но боюсь, как бы после смерти не было еще страшнее». Она имела в виду, что ее будут поносить после смерти. «Я завещаю после смерти меня не хоронить, а прах развеять по ветру. Знаете, почему? Обязательно найдутся желающие меня и после смерти обидеть, осквернить мою могилу…» Если бы не эти пять лет, если бы их любовь закончилась на поэме «Про это», все выглядело бы совершенно иначе, — какие претензии могли бы быть к ней у человечества — ну, любила, разлюбила…