Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер
Шрифт:
Анатолий сейчас даже не соотносил девушку с квартирой, где они оказались. А следовало бы.
Он был покорён сразу и намертво. Не влюблён — это звучит примитивно. Журналист готов был припасть к её коленям (лобызать их), вот именно, без всякой надежды на взаимность. Она была ему просто не нужна в ином, чем объект поклонения, качестве. Словно Дон Кихоту — Дульцинея Тобосская.
Пожалуй, Вяземская слегка перестаралась, используя один из комплектов чар серийного набора. Теперь придётся отыгрывать назад. Зачем ей лижущий ноги щенок, если предстоят серьёзные дела. Преданный волкодав — нормально, но не такое вот…
Надо срочно
— Анатолий! — будто снова командуя ротным разводом, не громко, но с обертоном, заставляющим вибрировать нужные фибры души новобранца, приказала Людмила: — Первое — прекратите пялиться на детали, к службе отношения не имеющие. У вас что, жены или любовницы нет? Разденьте, поставьте «смирно» и любуйтесь от отбоя до подъёма! Разрешается использование портновского метра, циркуля и иных измерительных инструментов, а также анатомических и прочих справочников.
Подпоручик своей цели добилась: наваждение ушло, и Журналист вновь был готов к несению службы. По-прежнему с радостью. Но — другой.
— Тот, кто в ванне мокнет, — жив? Как себя чувствует? Вы ведь это хотели доложить?
— Ему бы что-нибудь укрепляюще-возбуждающее вколоть, совсем слаб… Но в сознание пришёл.
Вяземская снова села, сочтя долг вежливости исполненным:
— Вытрите, оденьте, потом заставьте выпить таблетку бензедрина [39] . Лучше — две. В аптечке слева от зеркала. У вас он запрещён, но мне плевать, мы уже не в вашей дурацкой стране, где людям и пистолеты носить запрещают. Чтобы убедиться — выгляньте в окно.
39
В 40–50-е годы коммерческое название препарата группы фенаниминов. Официально выдавался лётчикам, десантникам и т. п. как стимулирующее средство, повышающее внимание, работоспособность, эмоциональный тонус, отдаляющее потребность в сне, пище и отдыхе. У выживших военнослужащих Второй мировой войны вредных последствий применения препарата не отмечено, тем не менее в 1970–1980-е годы фенанимины признаны тяжёлыми наркотиками и запрещены к употреблению.
Анатолий выглянул и увидел совсем не тот город, к которому привык с детства. Но и этого его не взволновало, скорее обрадовало. Уж сюда за ними омоновцы и чекисты не вломятся. Ему уже пришлось с Президентом побывать «за гранью», но теперь вместо нескольких жалких минут, испорченных одновременно недоверием и внутренней дрожью — удастся вернуться обратно или нет? — в его распоряжении сколько угодно времени. Он так и подумал — «сколько угодно», ещё не понимая, почему это пришло вдруг в голову. Не самый, кажется, подходящий момент.
Он снова скользнул глазами от щиколоток Людмилы до обреза юбки, потом выше и до самого лица.
— Знаете, Анатолий, я начинаю в вас разочаровываться, — сказала Вяземская до предела холодно. — Я могу для вас раздеться. Совсем. Хотите? — Она сделала жест, намекающий, что сейчас стянет через голову свой намёк на платье. — Неужели вас что-то удивит, в ваши годы? В другой обстановке, чтобы изменить акцентуацию ваших мыслей, я с удовольствием отправила бы вас с полной выкладкой на штурмполосу… А потом в душевую, у нас они на полигоне общие, и после марш-броска ни у кого никаких побочных мыслей не возникает. Я доходчиво объяснила?
— Люда, поймите
— Так и не смотрите, — резко сказала Вяземская. — У меня есть любимый муж (тут она слегка преувеличила), а я из тех женщин, на которых чужие комплименты не действуют. Моими глазами разрешаю любоваться в свободное от службы время. Даже фотокарточку могу подарить. А пока — ведите нашего языка.
Анатолий вышел из кабинета слегка подавленный, но одновременно и восхищённый. Случай примерно как в романах Вальтера Скотта. У него появилась «дама сердца». Никаких надежд на физическое сближение (да оно его совершенно не интересовало), но зато есть возможность выходить на рыцарские (или какие-нибудь ещё) турниры, повязав себе на рукав платок её цветов. А интересно — какие Людмила придумает себе цвета специально для него? Или они у неё уже есть?
Вяземская разложила на столе простенький телефон, слегка подмокшие служебное удостоверение капитана МГБ Рейнгольда Юрия Юрьевича, его бумажник с визитками, дисконтными картами в разные магазины, прочей мелочью, что её весьма удивило — затрепанный, часто употребляемый библиотечный читательский билет (надо же, какой эстет, Интернета ему не хватает!), пистолет, немного, в пределах полутысячи, бумажных денег и мелочи. Да, не олигарх и не гаишник, идущий с дежурства. Такой же фактически, как она, служака. Ну, послали дураки-начальники, он и нарвался…
Но сентиментальности она поддаваться не собиралась. Какой-нибудь моджахед из легионов Катранджи тоже мог ходить в библиотеку, питаться сухой лепешкой и улыбаться детям, собираясь на очередное задание. Прикажете и по этому поводу умиляться?
Вяземская твёрдо помнила истину — главное, какие погоны ты носишь, а ангел в душе или демон, никого не касается, пока «судия, не доступный звону злата» не спросит.
Капитан выглядел более чем хреново. У бедного Юрия сейчас слизистая с половины кишечника облезла. Вяземская его не слишком поразила. Не до баб ему было, тяжело пострадавшему и провалившему операцию. Точнее — порученную ему часть. Просто легкий огонёк любопытства появился в глазах при сравнении объектов: за кем он гнался и кто его сейчас допрашивает.
Ничего, подумала Людмила, минут через пять бензедрин достанет как следует, тем более — две таблетки сразу. В бой парня посылать можно будет, в штыковой. Часа через три загнётся от нервного и физического истощения, а до того, если раньше не убьют, — как огурчик будет.
— Садитесь, капитан, — сказала она, вертя в руках его удостоверение. — Мы — коллеги. Я тоже офицер, поставленный охранять интересы государства. Зовут Людмила, фамилия Вяземская, чин — подпоручик…
Рейнгольд слегка дёрнулся.
— Анатолий, — крикнула она в проем двери, — принесите капитану крепкого, очень сладкого и не горячего чаю.
Себе она налила ещё чашечку кофе и рюмку коньяка.
— Вам спиртного никак нельзя. Поверх бензедрина — крышу сорвёт даже соломенную. Потерпите немного, поговорим, потом станем вас лечить. Или — не станем…
— Закурить дайте, — попросил «чекист».
— Курить не возбраняется. — Она жестом императрицы подвинула к нему папиросную коробку. В своём мире капитан последние десять лет если и видел этот сорт табачных изделий, так только в виде плохого «Беломора».