Не буди Лешего
Шрифт:
Надо объяснять ей, что не про своих я друзей? Хотя и им в этом вопросе веры нет.
Вук голову к лапам склонил, Раду подманивая. Она, хоть с опаской, а подползла назад. Я её схватил и посадил к себе. Так, чтобы она не на меня смотрела, а волка видела.
— Сейчас, может быть, страшно будет, Рада, но ты не бойся!
Я показал ей лес. Своими глазами, своими всеми чувствами. Как вижу, слышу, ощущаю всё вокруг. Всю живность, все малейшие движения.
Пришлось перекинуться в тело Лешего, а потом и вовсе привязать
Надо нам было в лес перебраться, оставаясь на месте, и нас повёл волк.
— Волк — проводник между мирами, Рада, знаешь про это? — подсказал я Раде. — Следи за Вуком внимательно!
Мы оказались в чаще лесной. Густой, чёрной. Не с того начали, да по другому не выберешься, как из одной норы в другую нырнули. Заметил я птиц в небе и к ним мы перекинулись. Снизу расстелилось зелёное полотно леса. От края до края, сколько хватит глаз, колыхалась оно, манящее. Мне долго нельзя здесь, даже мысленно.
Камнем мы рухнули вниз обратно в самую чащу.
Царапали ветки тело, весна будила природу, вся живность наружу вылезла. На земле тепло, трава пробилась свежая. А чуть повыше птицы песни поют.
Солнце пригревает ласковое.
Хочется стать зелёным листом, чтоб его тепло почувствовать. И мы теперь листва.
Лист сорвался с ветки, упал в воду. А мы не лист, мы тяжелее, ушли на дно. Рыбой я не обращаюсь — но можно в выдру. А рыбы вокруг прыгают, сверху утки купаются, гуси дикие — много птицы здесь.
Ну пора и на воздух, вынырнуть и согреться, и вот мы землеройка, а вокруг копошатся змеи, кроты в земле.
Пора всё разом увидеть ей. Весь лес одним целым почувствовать.
Дышать моими легкими, видеть моими глазами и сердцем слиться с сердцем леса. Кровоток станет реками, руки и ноги — деревьями и кустами, волосы — гибкой травой, тело — живой землей. А душа уйдет в небо — на всю эту красоту посмотреть — а потом упадёт обратно — и окажется в тёплой норе — в одной сначала, спит там волк, потом в другой — там бурый медведь. А дальше закружило нас, не хотел я это показывать. Но от себя не спрячешься. Останется быстрее отсюда уйти.
А куда не свернёшь, отовсюду звонкий девичий смех. Гостята это смеётся, но не даётся в руки. Вроде рядом, а схватить нельзя.
И снова она нечёсаная, с распущенными космами. Как в последнее утро, в рубахе моей, которая с неё сваливается. С чего улыбаться мне знахарке? Уводи нас, Вук.
Мелькнул волчий хвост.
Дальше пошли кусты тёмные и нежить наша обычная. Морды оскаленные, клыки, раззявленные пасти! И Лешаки здесь пришлые. И упыри завсегдатаи. Как раз те, кого я порубил. Почуял, что Рада боится их. Уйти хочет, но это тоже лес. Надо и их увидеть ей.
— Сейчас нельзя, потерпи, — я ей сказал. — Не по нраву тебе, так пропусти сквозь себя, не принимай к сердцу близко.
Много пронеслось этой нежити и много
Пробежались оленем, чтоб выбраться. Из чащи густой да к живой воде. Посмотрели на своё отражение. Оно рябью пошло и вытолкнуло нас. Из мира этого в мир где дом мой стоит. И далек и тот мир от человеческого.
Пока возвращались, тянулось всё. Шелестела листва, пели птички, насекомые стрекотали, всё одним гулом единым собралось. Выдержит Рада или нет? Лес спросил у меня.
— Хозяин, кто с тобой?
И я ответил ему.
— Новая Лесовичка. Примешь на службу?
Ответом лес крепче обвил её тело. Ветви сомкнулись, облепила кора.
— Приму, — был ответ. Раду придушило, но ветви ослабли, она смогла вдохнуть. А потом выбросило нас обратно в комнату. Туда, где и были, на шкуру на пол. Заодно и земли и трухи насыпало. Рада, сидя у меня в руках, открыла глаза. Видела, как прутья разомкнулись, как отпустили её ветви, облетела кора.
Я смахнул с волос девицы землю с листвой. Спросил:
— Как тебе путешествие?
— Это ведь ты был? Ты и наш лес? — говорила она еле как. Видимо, ещё не пришла в себя.
— Так Леший лес свой чувствует. Как часть себя. Как своё тело. Не постоянно, конечно, но можно и так, — я посмотрел вокруг. — Теперь прибраться здесь надо. Всю шкуру засыпали.
— Я уберусь завтра, братец Леший.
— Уберись, сестричка Лесовичка.
— Как ты меня назвал, братец?
— Лесовичкой, Рада. Ты теперь она и есть. Только с Лешачихой не путай. Эти бабы неразумные могут сами из земли и листвы появиться, словно в них кто-то волю и подобие жизни вдунул. Призрак какой воспоминания отдал или колдун пошалил.
— Так что же это значит, братец?
— Ты у меня в услужении. Принадлежишь тоже этому лесу. Но, в отличие от меня, уходить и возвращаться сможешь. Лес тебя будет принимать как родную, звери не тронут, нечисть будет стороной обходить. Отметины на своем теле видишь?
— Где, братец?
— Платье сними, там они. Помочь?
— Обойдусь, братец, потом посмотрю.
— Мужу как-нибудь объяснишь, придумаешь что-нибудь.
Ветви ей синяки оставили, не сойдут с неё эти отметины.
— И зачем тебе это? — спросила меня.
— Сказал ведь уже — мелкая нечисть к тебе теперь не подступится. Друзья мои тоже тебя не тронут, ты мною, как моя, помеченная. И другие побоятся подходить, если меня слабее. Муж твой всё равно не поймёт, синяки да синяки, ну не сходят и не сходят.
— И всё — ничего больше? Кроме отметин на теле?
— Говорю же, в услужении. Только появись в лесу — в один момент могу службу стребовать.
Что-то она не обрадовалась.
— Ну всё, пошли спать, Рада, — я с пола поднялся. Рада тоже встала и чуть не свалилась обратно вниз. Я её поднял и донёс до её места с другой стороны постели.