Не буди Лешего

Китон Юрге

Травушкой сладко пахнет, землицей пахнет, если не брежу. Ну подойди только кто: голову отрежу.

А рукояти топора не чувствую больше. Живой глаз уже не видит, пока смотрю мёртвым.

Что-то тянут они. Близятся по кругу. А я ж на горке стою из их же кабаньего люду.

Окружили и свалили. Ну вот и всё. Зарубят. А битва славная была. Хоть не спился заодно с Водяным, ушёл достойно, в бою, как хороший Леший.

Вдруг тень чёрная надо мной промелькнула. И частушки матерные по лесу раздались. Видать, есть в них сила великая, потому как так

разозлили они меня, что я с места вскочил. Не потерплю в своём лесу матерщину.

Баюнка когти стальные выпустил и от лешака к лешаку прыгает. Как бы не порубили кошака-матершинника топорами. Мне его, нечисть хитрую, ещё в студёном ручье вымачивать в наказание.

Поднялся я, сначала на одно колено, потом на оба. Топор нащупал, глаз затёкший протёр. Подождал, пока силу в руках почувствую, а то начал уже в духа превращаться, тело не слушается. Материальное оно частично, частично живое, но больше мёртвое. Такое сдвинь. Сила нужна большая. Но она же и подмога. Обратился к лесу и стал лесом сам. До последней веточки, зверушки и мышки-норушки. А потом силу эту в тело потребовал — во временное пользование. Вот тогда встал.

— Кота не обижайте, лешаки поганые.

— Сам ты нечисть поганая, а кто-то из нас будущий Леший.

— Не понял.

— Кто тебя победит, тот следующий Леший будет, — объяснил второй, Баюнку тягая за хвост.

— Так деритесь друг с другом, — предлагаю я.

— Так начнём, когда тебя завалим.

— Я буду главный, я сильный самый, — один Лешак встал, подбоченился. Кажись, я тут Лешим буду!

Кажется ему…

— Баюнка, — кота подзываю. — А ну-ка, пойдём, объясним гостям нашим разницу между “быть” и “казаться”.

Всех мы их положили в этой же рощице слоем ровнёхоньким. Будут берёзкам удобрением.

Глава 4. Водяной и бражка

— Баюнка, поможешь мне туловища эти валежником закидать? — кота спрашиваю. Негоже оставлять их так валяться. И хоронить нельзя — чай, нежить, земля не примет. Но и так оставлять негоже.

— Мяу, — ответил Баюнка. Уши подранные, на морде кровь запеклась. Пасть было разинул, частушкой, видать, ответить хотел, потом чихнул только и в лес удрал.

Понятно, прибираться мне одному здесь.

Лешаков прикрыл ветками, уже не встанут они, в упырей не превратятся. Как на солнце выгорят, иссохнутся, воздухом очистятся, травой взойдут, после того только с землицей перемешаются. Станут её костью, мышцей, нервами. Но это потом. А пока мне мертвечину эту таскай перетаскивай, в рядочек укладывай да ветками закрывай.

Умаялся.

Иду, самого шатает знатно. Добрёл до ручья большого, наклонился к воде, встал на одно колено. От одёжи моей по студёной водице след кровавый пустился. Эх, нехорошо. Ладно бы к мёртвой воде пришёл, а то к обычной речке. Вдруг как прыгнет мне

кто на спину! И топор мой на дно пошёл, и я чуть за ним не туда же. Но удержался. Скинул с себя вражину, за шкирку схватил. Смотрю — Лешак недорубленный!

— А ты что, самый хитрый? Схоронился где, пока другие дрались? Захотел взять хитростью?

Молчит.

— Леший живой ваш?

Молчит.

— Или прогнал вас из лесу, так вы пошли себе новый искать?

Ни слова не молвит.

— Много вас развелось, откуда взялись вы? Тесно вам стало? Или плодит вас кто, чтоб на меня натравливать?

Тишина в ответ.

— Да ты ещё хуже чем Баюн. Тот хоть иногда мяукает. Утоплю я тебя.

И сунул его башкой в речку. Держу, не отпускаю, жду пока перебрыкается. Вытащу — так, может, будет сговорчивей.

Вытащил. Спросил ещё раз. Лешак сговорчивей не стал. Нравится ему, может, купаться?

Окунул ещё раз. И ещё. На третий раз из воды Водяной выныривает. Я даже растерялся. Был бы топор под рукой, может, и стукнул бы с неожиданности его по лбу.

— Ты что творишь, мракобесина лесная? Ты почто мне воду мутишь, рыбу пугаешь?

— Так вот, — показываю ему Лешака морду кабанячию.

— Не убежит? — Водяной отплывает слегка.

— Нет, за рога крепко держу его.

— Это что же, Лешак?

— Он.

— А не можешь ты его топить где-нибудь в другом месте?

— А где мне его топить прикажешь? Чай каждая лужа твоя.

— Ну… придумай что-нибудь. Почто тебя голова такая здоровая да рогатая? Поди ума палата. Топором стукни!

— Уплыл топор на дно. У тебя где-то.

— Погодь, — Водяной под воду ушёл, вернулся с моим топориком. В воде он его ещё держал, а над водой поднять не смог.

— К чему такая тяжесть большая? — спрашивает.

— На тебя, небось, отовсель не нападают.

— Так моя река всё больше по твоему лесу протекает. Удобно, — Водяной крякнул.

— Мзду буду брать.

— Так я завсегда! — он отдал мне топор и снова нырнул. Вынырнул он с флягою. — Вот! Я что и приплыл-то!

— А говоришь, воду мутят.

— Ну это… Ты от Лешака своего избавляйся. Или, смотри, может, третьим будет?

— Буду, — ответил Лешак.

— Глянь, он разговаривает! — я его от удивления из рук в воду и выпустил. Водяной хоть брезгливый, но поймал и вытащил.

— Ты это, Лешаками не разбрасывайся. Наконец-то кто-то пьющий попался акромя нас с тобой.

— Так это вражина. Убить меня хотел, — я взял будущего собутыльника за шкирку. — Пойдёшь ко мне, нежить неразумная, в услужение?

— Я разум имею, — обиделся Лешак. — В услужение не пойду, а выпить выпью.

— Мудр, — Водяной хлопнул по фляге. — Ну так что, нежить лесная, выпьем за здоровье речной нежити?

— Что в фляге? Живая вода?

— Обижаешь! Брага!

— Человеков обнёс?

— У них сегодня праздник. Ночь Купальская. Хотели в реку вылить такое добро, шалопаи, меня, видать, задобрить. Так я не дал, всю флягу забрал да унёс.