Не буди Лешего
Шрифт:
— Ой, — зазноба Воднейшества посторонилась, прижимаясь к зелёному боку упомянутого. — Ты, Леший, не горячись так. Хорошо всё у нас. Мало ли чего Воднейшество пьяный болтает!
— Ну смотри, — я покачал головой, отступая. — Тогда плывите себе с миром и живите дружно. А мне глаза не мозольте, пойду я… горевать в одиночестве.
Я развернулся и направился в лес.
Глава 7.
Идти какое-то время нужно вдоль реки, так что скоро я обернулся на шумный всплеск. Это Водяной нагнал меня и вылез из воды.
— Ты чего это снова от своей Кикиморы убежал? — удивился я. — Вроде всё честь по чести наладили. Побыли бы вы с ней сегодня вдвоем, мне кажется, я её так хорошо напугал, что она будет к тебе дюже ласк…
— Леший, я всё понимаю, — перебил меня Воднейшество, ударив лапой в грудь. — Приглянулась тебе моя Кикимора, да и прав ты, единственная одна в округе из нежити женщина… Но ты войди в положение… чувства у меня к ней, — он засмущался, топча по илистому берегу лапой. — Привык как-то, прикипел.
— И головушка твоя прикипела на солнце сегодня или в болоте у Кикиморы так жарко, что ты умом тронулся? — опешил я. — Я же для острастки ей это всё нагородил. Знаю, что женщина она ленивая, работать не любит, да и комфортное болото с грязевыми ваннами на тесную бочку не променяет.
— Бочку, говоришь, — продолжал мямлить Водяной. — Я, смотрю, ты уже и обо всём подумал, создал для неё все условия… И с подогревом, и с охлаждением… Да и… ты вон какой молодой и красивый! То волком перекинешься, то медведем. А я что — или налим, или жаба. Какое тут сравнение, тьфу! — он сплюнул.
— Я то молодой? — подивился я. — Да мне лет сто как уже.
— А? Бахвалишься ещё? — Воднейшество совсем погрустнел. — Сто лет ему. А ничего что мне все четыреста?
— Я на твою Кикимору не претендую, — сдалась, мне, правда что, такая хитрая зелёная баба. — Будь спокоен и плыви уже к своей зазнобе, пока она ещё дел каких не наворотила, которые нам надо расхлёбывать. Вон утро уже. Времени и так мало.
— Тебе в тёмном лесу какая разница, утро или ночь? — спросил Водяной.
— Есть разница. И мне отдыхать хочется, да и до той самой тёмной чащи ещё добраться надо. Ну, бывай, увидимся, — надоело мне с ним лясы точить, скинул я Воднейшество обратно в реку и пошёл восвояси.
— Э, Лешачество, погоди-ка! — Водяной вылез из реки и быстро пошлёпал за мной, нагоняя.
— Чего? — я обернулся.
— На, возьми, — Воднейшество фляжку мне протягивает.
— Что в ней? Живая вода? — я взял, откупорил, понюхал.
— Не, обижаешь, настойка хитрая, — водяной вздохнул. — Берег как зеницу ока, но для такого дела…
— Для какого дела? Ты Кикимору у меня на фляжку настойки вымениваешь? — догадался я.
— Очень хитрая вещь, на забродивших ягодах… иноземных, — Воднейшество всё вздыхал да на настойку свою облизывался.
— Взял откуда? Тоже стащил? —
— Да с чего бы? — Водяной обиделся. — Кум мой заморский подарочек передал.
— Ну раз хитрая вещь, возьму, пожалуй, — согласился я. Чего отказываться? И Воднейшеству будет спокойнее.
— Так это… может, вместе пробу снимем? Заморская вещь… редкая… — Водяной всё переминался с ноги на ногу.
— Нет, пойду я, домой пора, — ответил я и ушёл. Слышал за спиной, как Водяной вздохнул и плюхнулся в воду. А уже под водой точно пробулькал какое ругательство. Сопьётся рыбина недообратившаяся, и меня споит. Покрутил в руках фляжку. Не выбрасывать же? Попробовал. А хитрая штука, хорошая.
Иду себе, никого не трогаю. Устал что-то за сегодня. Упыри ладно, а вот Лешаки ушатали меня знатно. Если ещё нападут, то надо мне лучше подготовиться.
Вдруг кто-то мне на спину прыгает!
— Мяу!
— Чего тебе надо, Баюнка? — кота по морде покорёженной похлопал, хотел скинуть, а он ни в какую.
— Ты, Баюнка, тварь тяжёлая, почто я тебя на себе тащить должен? — у кошака интересуюсь.
— М-м…
— Да не мяукай.
— Я-я-у!
Котяра усами задёргал и когтями начал мне в плечи впиваться.
— Баюнка, так ты что, настойку заморскую унюхал? — я ткнул ему флягой под нос. Послышалось нетерпеливое фырканье.
— Ну держи, попробуй, — я отдал ему фляжку. Кот схватил её железными когтями, принялся горлышко грызть. Грызёт, аж треск стоит.
— Ты посуду мне не порть. Открыть не можешь? Так у тебя же лапки. Давай открою.
Забрал у него фляжку. Открыл, посмотрел на горлышко узкое.
— Ты же и выпить из неё не сможешь, горемычный.
Снял с пояса рожок, налил в него для Баюна настойки, поднёс к усатой морде. Усатая морда жадно залакала. А потом промяукала что-то грустное, но затейное и продолжила лакать ещё.
— Что, Баюнка? Так хорошо, аж плохо? Ты почто мне жизнь спас?
— Мяу.
— Да не выкину я тебя, или ты матерной частушкой мысль не выразишь?
Так он глянул, как будто я его оскорбил только что.
— Ладно, не отвечай. Я пьяный и добрый, и думаю так: тебе, Баюнка, так же как и мне одиноко, вот ты вокруг меня и околачиваешься. Девку тебе найти надо. Или кошку. Но лучше девку.
— Не мяу-да.
— Чего?
— Мяу…
Показалось, что ли?
— Не надо? Как не надо, они знаешь, как за ушком умеют чесать, ты, скотина усатая, мурчать треснешь!
Баюнка настойку вылакал, снова на спину ко мне залез и на плечах устроился. Пошёл я восвояси.
Шёл, шёл, а до стоянки своей так и не дошёл, где скинул кота-пьяницу, там он лёг и без задних лап задрых. А я хотел в хоромы свои идти подземные. Хорошо у меня там и спокойно. Но не добрался. Далеко ещё. Свалился с ног от усталости. Лёг на землю в траву густую и заснул беспробудным сном.
А на утро чую, лежит на мне кто-то.
— Брысь, — говорю, — Баюнка, нечисть, совсем ошалел!