Не будите Гаурдака
Шрифт:
— Проваливайте отсюда, болваны!!!
— Нет… — не обманутый ни тоном, ни словами, Иванушка остановился посредине, и рука, потянувшаяся к мечу, бессильно опустилась. — Нет… Мы…
— Вы… ничего не сможете сделать… — с лица мага слетела маска гневливого высокомерия, и сердце лукоморца зашлось от боли. — Вы Наследники… вы должны выбраться… Уходите, шепталы вас раздери! Уходите!!!..
В подсвеченной зеленым светошаром темноте в полусотне метров от них вырисовались четыре прижавшиеся друг к другу фигуры. Над их головами висело,
— Да проваливайте же вы!!! — заорал чародей, руки его заметались в пассах какого-то заклинания, и щит вспыхнул, наливаясь золотом. — Быстрее!!! Я не смогу защитить нас всех!!!
— Уходим!!! — выкрикнула Серафима, хватая отряга за плечо и вцепляясь мертвой хваткой в запястье принцессы. — Агафон, догоняй!
— Обязательно, — обернулся в последний раз волшебник. — До встречи!
— Мы… — не находя больше слов, отряг закусил губу так, что кровь брызнула, бросил наполненный яростью и тоской взгляд на друга и побежал, подхватив по дороге тихо постанывающего ренегата.
— Герои не умирают, учит нас премудрый Сулейман, — приложил руки к груди Ахмет в ритуальном прощании, развернулся, взвалил на плечо Масдая и тоже побежал.
— Спасибо… — не поднимая глаз, выдавил Иванушка, стиснул коротко плечо товарища, и помчался в темноту догонять друзей.
Через пару сотен метров тоннель разветвился снова и, выбирая новый коридор, беглецы услышали за своими спинами визг столкнувшихся заклинаний, рев высвобождающейся магии и грохот камнепада. Забыв про свои обещания, все как один кинулись назад, спотыкаясь и падая в темноте — но обратный путь их был недолог. Несколько десятков шагов — и дорогу им преградил завал.
Завал, которого не было еще минуту назад.
Завал, похоронивший под собой ренегатов — и Агафона.
То, что гору камней, завалившую проход, нельзя было разобрать ни при помощи волшебного меча Ивана, ни ужасного топора Олафа, ни настойчивости Ахмета, ни энтузиазма девушек, товарищи поняли уже через полчаса.
То, что ее нельзя было разобрать совсем, стало ясно еще через час.
Что абсолютно — через два.
Что совсем никак, то есть, ни при каких обстоятельствах, они поняли спустя еще минут сорок, осев в изнеможении на усыпанный рубленным камнем пол.
— Ни с места… — тихим бесцветным голосом выдавил Иванушка, глядя на свои ободранные, сбитые до крови колени. — От силы метра два одолели…
— Интересно… Долго мы уже здесь… бродим?.. — прошептал ренегат, и это были его первые слова, обращенные к антигаурдаковской коалиции за несколько дней.
Его спутники вздрогнули: о том, сколько времени прошло, а самое главное, сколько осталось, не думал никто.
— Вишапова задница!.. — впервые за все время знакомства выругался Ахмет. — Мы даже не знаем, день сейчас или ночь! Когда мы вылетали… сегодня утром… если не вчера…
— Оставался
— Смотря как Гаурдак считать станет, — скривилась царевна.
— Кабуча… — прошелестел Масдай, и любимое словечко чародея словно раскаленной саблей полоснуло по сердцу.
— Давайте попробуем еще! Осталось совсем немного! — вскочил и снова схватился за меч Иван.
— Метров сто пятьдесят, — хмуро подсказал Кириан.
— Он должен был успеть отбежать! — не уступал лукоморец единственно из нежелания признать, что сколько бы они сейчас ни тщились, вовремя добраться до места упокоения друга им не под силу.
— Успел. Метров на двадцать. Или даже тридцать, — легко согласился бард.
Иванушка закусил губу, понимая, что менестрель в своей оценке был еще слишком оптимистичен, и черный меч в бессильной ярости впился в неуступчивую и равнодушную груду камня — раз, другой, третий… Из-под вечно острого клинка полетели куски и осколки — не приближая их ни на сантиметр к месту последнего боя их друга.
— Мы должны идти, — угрюмо произнесла Серафима и первая поднялась, готовая в путь.
— Но мы не можем бросить Агафона… — еле слышно, и скорее, по инерции, нежели из убеждения, шепнула Эссельте.
— Но если мы не выберемся и не разыщем вовремя Адалета, Гаурдак придет, — слова царевны, безжизненные и тусклые, обрушились на товарищей с силой нового обвала.
— Будь он проклят… — прошептал Иванушка, стискивая рукоять меча до судороги в пальцах, и новый град ударов с каждым словом обрушился на неприступную и равнодушную груду камней. — Будь… он… проклят!..
— Но мы вернемся, — решительно нахмурился калиф. — И клянусь куфьей премудрого Сулеймана, я буду разбирать завал хоть голыми руками, даже если на это уйдет вся моя жизнь, и растащить придется сии нелепые горы по камешку!
— Придется — растащим, — коротко пообещал Олаф и встал, нащупывая в непроглядной тьме отложенные на время топоры.
Лукоморец, не говоря ни слова, помог товарищам собраться в путь, отдал кольцо-кошку супруге и пристроился в хвост колонны, меч наготове, свободная рука на плече Кириана.
— Мы скоро вернемся, — оглянулся он в последний раз на кучу искромсанных, но не сдавшихся камней, и двинулся вперед.
И с каждым шагом в его душе словно что-то обрывалось — нить за нитью — пока единственное оставшееся волокно не натянулось и не зазвенело пронзительно, как струна. И Иван вдруг со страхом и отчаянием почувствовал, что если и она лопнет, то смерть Агафона станет для него данностью, и не останется ни кусочка, ни клочка, ни капельки даже самой призрачной надежды. И он стиснул зубы, зажмурил бесполезные под землей глаза и изо всех сил ухватился за тонкую струну, не давая ей оборваться, словно это был не плод его воображения, а настоящая нить жизни — жизни их друга.