Не будите спящую ведьму

Радин Сергей

— Ты собираешься подготовить меня на разговор с Боуэном?

Телепатия мне всегда давалась с трудом, поскольку пользовалась ею редко. Но при физическом контакте я говорила легко. "Перечисляя экстрасенсов на борту катера, Тайгер не упомянул твоего имени. Поэтому сейчас и здесь я занимаюсь шантажом: не захочешь уговорить Боуэна — скажу лейтенанту с майором, кто ты". Ошеломлённый Имбри качнулся от моей ладони. Мне пришлось сделать шаг, чтобы контакт не обрывался. Привыкая к ощущениям, чернявый помедлил с ответом. "А мне плевать, будут они знать или нет". "Хорошо. Этот шантаж не получился. Но это был первый вариант. У меня в запасе второй. Ведь я очень хочу вернуться живой с Персея. Итак, слушай следующее условие: если не уговоришь Боуэна — я блокирую твои способности управлять энергией". У Ника Имбри перехватило дыхание. Ещё бы. Работать с энергией — сильнейший наркотик, это умение превращается в часть твоей жизни, потеряв которую, первое время адаптации к обычной жизни чувствуешь

себя выброшенным за борт, беззащитным до дрожи в коленках. "Ты… это можешь?" — шёпотом спросил он. "Хочешь проверить? Сутки блокирования — как смотришь?"

— Нет! Я согласен! Я поговорю с Боуэном! — Забывшись, он сказал это вслух. — Но только поговорю. Попытаюсь его уломать. Но ведь сириусец упрям, как черт. А если у меня не получится? Просто не получится?

— На что падок Боуэн? — я тоже заговорила вслух.

Имбри помолчал, вспоминая и с сожалением проводив взглядом мою ладонь, которую я убрала с его щеки.

— Вроде ему понравился один из скутеров в "предбаннике" катера. Помнишь, там было несколько челноков, а за ними — скутеры.

Я вспомнила наше впечатляющее пришествие на катер, когда следяще-сканирующие приборы взорвались. Майору пришлось укрывать нас плотным чехлом, сорванным с одного из челноков. Скутеров я не видела, но за холмами челноков прятались зачехлённые холмики. Возможно, это и есть скутеры.

— Точно понравился?

— Да он гладил его, как котёнка!

— Ну, тогда отпадает необходимость в твоём разговоре с ним. Пусть этим займётся Брент. Ладно, пошли.

До двери в отсек майора всего шага три-четыре. Я ещё только разворачивалась, когда Имбри стремительно шагнул ко мне. Враждебностью от него не веяло, поэтому я спокойно переждала его поцелуй — тёплый выдох и прикосновение сухих губ к затылку. Только чуть дрогнули эмпатоблоки, а внутренний голос изумлённо вопросил: "Что это было?.."

— Это благодарность, что не тебе придётся говорить с Боуэном? — не оборачиваясь, спросила я.

Горячие сухие пальцы мягко скользнули по моей щеке.

— Ты странная, но почему-то напоминаешь мне… Это благодарность за напоминание.

Я ничего не поняла, но решила: как только разберёмся с Персеем, устрою Нику Имбри взбучку, чтобы не забывался, с кем имеет дело. 22. Толстяк орал — пускал слюни, негодовал — и не сводил взгляда с доставленного в кают-компанию скутера. Несмотря на сопротивление, скутер быстро уложил Барракуду на лопатки. Окончательно и бесповоротно. Даже в жалобах Боуэна, что торг неуместен и нечестен, чётко слышалась нота неискренности. И жадности. В общем, в конце концов, Барракуда вцепился в руль скутера и горестно сказал, дрожащей лапой оглаживая сиденье:

— Ладно, ваша взяла. Где тут ваша мепека?

А у Тайгера вдруг подскочили брови. Я-то ничего не ощутила, но увидела: по раздражённым губам Барракуды змейкой промелькнула усмешка. Пришлось сопоставить реакцию биосенса и последующий взгляд Боуэна на Имбри, поспешно опустившего глаза, чтобы догадаться: эти два чёрта сговорились! Они знали, что Боуэна могут уговаривать на работу с МПК!.. Я вынуждена была отдать им должное: хитрованы своей выгоды не упустили. Интересно, скажет Эрик Бренту? Лейтенант взглянул на меня. Я только улыбнулась. Промолчит. Но теперь нас с Эриком объединяет тайна двух закадычных дружков. Жаль, нельзя снова подойти к чернявому и, положив пальцы ему на висок, задать один-единственный вопрос. Думаю, от неожиданности он ляпнул бы правду. Мысленно-то. Многого из Боуэна вытащить не удалось. Смутные фигуры, появившиеся на экране, идентифицировали как сириусцев, а Барракуда уточнил, что это его престарелые родичи. Он жутко обрадовался им и смачно начал было вспоминать тризну по одному из них, но на него зашикали. Как-то не все захотели разделить его каннибальские настроения. Фигуры то появлялись, то исчезали. МПК искал в памяти Барракуды отклик на опорные фразы "шорох теней", "поедающие разум", а родичи Боуэна выдавливали информацию мимоходом и через огромные промежутки времени. Сложность была в том, что информация Боуэну не приснилась, а пряталась в памяти ребёнка, жадно слушавшего вместо сказки бормотание стариков. Из оборванных фраз, намёков и сравнений всплыла легенда — точнее, миф, объясняющий, почему в некоей звёздной системе нельзя посещать единственную пригодную для жизни планету. В общем и целом мы узнали следующее. Жила-была раса, больше всего на свете алчущая власти и бессмертия. Элитой расы, конечно же, являлись воины и учёные. Пока воины расширяли жизненное пространство, учёные фанатично искали или разрабатывали средство — сначала продления жизни (и они нашли его!), а затем — бессмертия. А потом всё зашло в тупик: войны развязывались всё удачнее, последовал выход в космос, но стало опасно оставлять за спиной покорённые планеты, цивилизации которых могли однажды узнать, что горстке завоевателей приходится контролировать превосходящих по численности покорённых. Страшно было и подумать: а вдруг одна планета объединится с другой? А вдруг к ним примкнёт третья? Четвёртая? Учёные тоже паниковали: они увеличили возраст, прибавив к нему ни много, ни мало лет пятьсот, но рождаемость на планете оставалась маленькой. Мужчины, в большинстве, воевали в космосе, а домой возвращались инвалиды и ветераны. При том бурном движении вперёд, которое задали военные, чистокровной

расе грозила не просто ассимиляция, но полное растворение. А снобизм расы допустить этого не мог. И тогда учёные ринулись по другому пути. Они провозгласили, что чистота расы не в плоти, а в субстанции, которую составляют разум и дух. После долгих поисков (и бесконечных смертей стариков-добровольцев) фанатики добились своего. Они создали аппарат, вычленяющий из тела Субстанцию и вводящий её в герметичный контейнер. Внедрение Субстанции в молодые тела привезённых на планету пленников убедительно доказало: отныне раса завоевателей бессмертна! Ведь в камеру аппарата входили двое — старый воин и ничего не понимающий пленник, а выходил молодой завоеватель, с мозгами и духом которого всё было в порядке! Из понятных опасений, за теми, кто прошёл камеру внедрения и получил новое тело, наблюдали планетарный год. Затем производство аппарата поставили на конвейер. Старики придирчиво отбирали себе будущую плоть среди пленников, уже прошедших строгий медицинский отбор. Помолодевших завоевателей отправляли в действующие части, и вот уж где они могли проявить ценнейший опыт вкупе с энергией молодости! Воодушевлённая армада агрессоров вконец обнаглела, а учёные принялись за разработку мини-аппаратов, которые можно было бы установить на каждом космическом линкоре, чтобы не тратить время на путь домой, к планете Х… А потом правительство захватчиков на планете, ближайшей к родине, потеряло с нею связь. Оккупационное правительство выждало с месяц, примерило ситуацию со своей колокольни и послало по всем форпостам сигнал бедствия: возможное нападение! Армада агрессоров развернулась, добралась до Х, десантировала группами отборных частей. Вовремя не спохватились. Каждой группе десанта казалось, что уж она-то неуязвима. Лишь когда на орбите осталось несколько линкоров, резко поумневший военачальник последнего военного соединения опомнился и велел забрать с пустых линкоров экипажи космолётчиков. Когда-то родная планета — ныне пожравшая собственных детей бездна — страшила агрессоров настолько, что они предпочли высадиться на одной из тихих, оккупированных ими планет. Где с ними и произошло то, чего так боялись ревнители чистой крови: воины со временем растворились в местном населении. Не помогло даже долгожительство… Прошли века, прежде чем появились смельчаки, рискнувшие посетить планету Х. Причём смельчаки первые и последние. Именно они разнесли весть, что планета безлюдна, хотя флора и мелкая фауна процветают. Что на поверхности планеты больше часа оставаться нельзя — такая постепенно охватывает жуть. Что города на Х целёхоньки. Что самый большой город стоит на побережье, но, к сожалению, посетить его просто страшно (к сожалению, поскольку смельчаки — охотники за ценностями, короче — грабители). Что остававшиеся на Х больше часа почти сразу сходили с ума. Что же до процесса сумасшествия, спустившиеся на планету говорили, что слышат шорохи и видят неясные тени… В конце концов, на посещения планеты Х наложили негласное вето. Миф обвинял учёных планеты Х в создании чудовищ — теней, поедающих разум. Так объясняли безумие тех, кто осмелился спуститься на проклятую планету. Кроме того, создатели мифа были убеждены, что учёные-злодеи не просто выделили Субстанцию разума и духа, но, пытаясь усовершенствовать соотечественников, вмешались в её структуру, что и привело к катастрофе всепланетного масштаба. А значит — можно говорить об искусственном разуме… Вот почему Барракуда, на чью память мы вчера надавили, выдал именно эти фразочки: "искусственный разум шиворот-навыворот", "шорохи"…

— Вы думаете, воспоминания Боуэна и персейские события — одно и то же? — с сомнением спросил Марк Флик.

Толстяк, кстати, и сам выглядел достаточно обалдевшим: одно дело — иметь что-то смутное в памяти, другое — вытащить наружу нечто целостное. И страшное. Он погладил руль скутера, прислонённого к креслу, и твёрдо заявил:

— Мне не нравится! Там связь потеряна — здесь связь потеряна!

— Странно, почему шорох по песку? — размышлял Лоренс Маккью. — Во сне Имбри мы видели тени — и в памяти Боуэна Тени, то есть вроде та же самая субстанция? Ну, допустим, шепчут… Но вчера Боуэн что-то говорил не только про шорох теней, но и про шорох по песку. Почему?

Все замолчали, озадаченные маленькой странностью. Первым сообразил Имбри. Он хмыкнул в ответ на собственные мысли и поинтересовался:

— Эта Андромеда… Она, случайно, не на берегу моря-океана?

— Случайно — да, — машинально кивнул Брент и замер. — Ну да, всё правильно. Шорох теней по песку.

С тихой и тёплой радостью выразилась Бланш:

— А ведь там здоровская драчка нам предстоит, а, майор? Вам не кажется, что нас для неё маловато?

— У нас ещё четыре дня! — огрызнулся Брент. — Вот и играйте по системной игре Лекса. Тренируйтесь, готовьтесь. Тогда и вас маловато не будет. И я, напоминаю, не рассчитываю на боевые действия. Только на оборонительные.

— Что значит — системная игра? Лекс, объясни.

— Сегодня вы попробовали первый этап. Система довольно простая. Она ведёт вас от примитивного этапа, где не надо думать, а только действовать автоматически до этапа усложнённого, где вам будут предлагаться варианты развития событий в зависимости от ваших решений.

— Ты считаешь первый этап примитивным?

— Так он же наблюдает всё как по игрушке! Удобно-то смотреть на экран и видеть примитив!

— Ну, вы же просто дрались, пробиваясь к определённому месту. На кону был единственный выбор — жизнь или смерть. А следующие этапы будут многоуровневые. И я имею в виду не только уровень сложности игры. Здесь будут предложены выбор смерти или жизни для ваших спутников, случайных людей и так далее. Кроме того, вам предстоит с помощью игры запомнить план-схему лаборатории доктора Кейда.