Шрифт:
Проза
Солнце Нижинского
Дневники катастрофы
Горят щеки – значит, кто-то вспоминает. Я вспоминаю тех, кого люблю.
Что, если нас тоже вспоминают мертвые? Мне кажется, я чувствую, когда они молятся за нас. Я слышу странный гул внутри моей головы. Или это биение крови?
Танец у меня внутри.
Что теперь будет с нами? Что означает эта череда потрясений? Бог оставил нас?
Вскоре мы растворимся в забвении вечного сумрака, в бесконечной
А может, он послал нам испытания, чтоб указать новый путь? Глупцы не слышат музыки милосердия, пусть грянет симфония гнева! Так думает Бог.
Я улыбаюсь. Даже когда умираю от страха. Никто не должен видеть мой страх.
На сцене следует улыбаться. Даже если играешь трагедию.
Аллегро мольто.
Аллегро.
Аллегро виваче.
Виво, виваче, престо!
Сегодня был странный сон. Мы шли по Набережной Неисцелимых – Дягилев и я. Он – значительный, высокомерный. Шиншилла – так его называли из-за рано поседевшей пряди, вот здесь, надо лбом.
«Шиншилла знает всё об искусстве! – шептались девочки в кордебалете. – Он играет на фортепьяно лучше нашего аккомпаниатора… Он лучший во всем!»
Дорогой Сережа! Шел рядом и ругал меня.
«Ты бездарность, тупица. Ничего не добилась в жизни, и ничего не добьешься. Тебя взяли в труппу из жалости, ты ни к чему не пригодна…» Я пыталась возражать, вспоминала свои успехи, но он не слушал. С удивлением думала – за что? Ведь раньше он хвалил меня, а теперь так холоден и строг…
Я должна заниматься экзерсисом танцевальным. Я должна развивать мои мышцы. Я буду танцевать еще лучше. Сергей Павлович станет доволен… Он снова полюбит меня…
Дягиль – это лекарственная трава. В деревне есть такое слово – «дяглый». Это значит здоровый, сильный.
Я сильно любила его. И люблю до сих пор.
Я нашла волшебный фонарь, огарок свечи. Тени блуждают по стенам – карнавал, веселая толпа, гондолы у пристани. Доктор Песте, Моретта – молчаливая красавица, Пульчинелла – вечно обманут женой.
Ольга варит чай из брусничных листьев.
«Почему все эти дни я вспоминаю Сережу?» Она улыбается: «Ты забыла, сегодня его день рождения».
Боже, боже! Как можно забыть…
Который по счету? Я перестала слышать время!
Нашла календарь. 1872-й, високосный год, тоже начался в понедельник. Женщины носят пышные юбки, турнюры, локоны, вуали с мушками. Повсюду в Европе строятся железные дороги.
Состоялся первый международный турнир по футболу. Играли команды Англии и Шотландии. Не было забито ни одного мяча.
Первый Интернационал исключил из своих рядов анархистов, сторонников Бакунина. Победили идеи Карла Маркса: «С уничтожением классов должно само собой исчезнуть неравенство, несправедливость и угнетение одного человека другим…»
А что у нас? В Москве запустили первый
Ольга, смотри, вот запись! «31 марта 1872 года, в Новгородской губернии, в усадьбе своих предков, родился будущий реформатор русского театра, Сергей Павлович Дягилев». Всего три строчки. И портрет.
Матильда Кшесинская родилась в том же году, в августе. Интриганка, насмешница, селимена – возлюбленная сразу нескольких принцев.
Премьера, триумф! Сколько цветов! Сколько оваций! Она бежит за кулисы, из груди доносится рыдание. К ней спешит хореограф.
«К чему эти слезы, Малечка? У вас колоссальный успех!»
«Да, но ведь у вас тоже!»
Такие ходят сплетни про нее. Мол, она не выносит соперниц и даже соперников, заставила Нижинского уйти с императорской сцены, уехать с Дягилевым в Париж.
Мол, по ее совету Нижинский в «Жизели» вышел в облегающем трико, которое своим откровенным видом оскорбило императрицу…
Нет, нужно совершенно не разбираться в деле, чтобы поверить в это!
Во-первых, что такое Императорский балет? Придворная служба. Дисциплина, иерархия, порядок. Костюмы утверждал сам Теляковский, артисты ничего не могли изменить. Во-вторых, Мария Федоровна выходила со спектакля спокойной и весьма довольной представлением – это видели сотни людей. В-третьих, Вацлав ни разу не обмолвился об этом случае, он не придавал ему значения.
Да, были интриги, доносы, зависть и ревность. «Нижинский слишком хорош, он затмевает партнершу». Но разве затмевал он Павлову, Карсавину? Нет, он им помогал парить над сценой. С ними поднимался ввысь, обращая тело в тот инструмент, которым говорит душа…
Я говорю Ольге:
– Знай, это неправда, что балерины желают друг другу зла: не получить роль, упасть, сломать ногу…
– Нет, конечно, нет! Одна балерина может желать другой только смерти!
– Второе апреля. Весь день идет снег, и батареи больше не греют.
– Вчера Ольга принесла откуда-то два сломанных стула. Дерево живое, оно горит веселее, чем уголь. Долго смотрели в огонь.
– Разве это не чудо, что в нашей комнате сохранился камин? Это знак свыше – значит, нам позволяется жить, заботиться о телесном.
– Долго не спали этой ночью. Сидели, прислонившись спиной к теплу, опять вспоминали Дягилева.
– Почему Сережу лучше знают в Париже, Лондоне, в Америке, в Монако?
– Неудивительно. Звезда его вспыхнула и сияла там, на лучших европейских сценах.
– Да, это так. Из России он черпал сокровища памяти, здесь искал танцовщиков, композиторов, живописцев. Собиратель редкостей, гранильщик бриллиантов.
– Он прививал толпе свой аристократический вкус.
– Но ведь на каждой афише значилось: «Русский балет! Русский балет!» Он первым ввел в моду русское, научился его продавать. Да, это стоило немалых денег! Труда, лишений, жертв. Это стоило жизни.