Не чужие
Шрифт:
В поликлинике царил дух небольшой сумасшедшинки, так как лечились там люди весьма неординарные. Причем зажигали не только пациенты, но и медперсонал. Наше медучреждение, в связи с апокалипсисом и разрушением привычных идеалов марксизма-ленинизма, сдавала помещения всяким проходимцам, под вывеской «клиника».
Одна из таких «клиник» обещала увеличение размера груди. Всё ее оборудование, располагавшееся в кабинете 10 на 6 метров, состояло из вакуумного аспиратора в форме полушария. Аспиратор накладывался на грудную железу и под действием вакуума «увеличивал» грудь доверчивой клиентки.
Несмотря
Медсестра Валя, полная, с трудом застегнутым халатом на голое тело, стояла в позе «цигель-цигель ай лю-лю» в проеме двери и четко следила за очередью к врачу. Очередь – святое дело для советского человека – должна была соблюдаться безукоризненно. Объявление на двери кабинета, гласящее, что «участники ВОВ обслуживаются без очереди» без надзора Вали приводила к дракам между участниками с применением тупого оружия в виде костылей. Как только врач освобождалась, Валя звала очередного пациента, томно вызволяя его из очереди протяжным «женщина-а-а» или «мущ-щ-щина-а-а».
Заведующая, повидавшая жизнь еврейка, говорившая исключительно матом, однажды здорово меня выручила от нагоняя зам. главврача. Не дождавшись последней пациентки, я скинула халат и засобиралась домой. В коридоре на меня накинулась сама опоздавшая и, открыв дверь в кабинет, заголосила: «Что это творится-аа, я прихожу, а врач ваш ухо-о-оди-и-ит! Понаехали-и-и! Дайте мне русского врача, я не буду лечиться у армянки». Я вспыхнула и заявила, что я и не собираюсь ее лечить, так как я армянка, хлопнула дверью и ушла.
По дороге мне стало стыдно, что я подставила заведующую, и я решила позвонить ей из дома и извиниться.
– Ты что, детка, впервые с этим столкнулась?.. Ха! Да я живу всю жизнь с этим. Не переживай. Я открыла ей кабинет и сказала: «У нас есть еще казахский и литовский врач. И я – еврейка, – выбирайте. Русских врачей сегодня еще не завезли».
Скорее всего, заведующая и приняла скандалистку, так как больше я эту пациентку не видела.
Тем не менее в целом наши художники были людьми благодарными и время от времени одаривали медицинский персонал то залежалой шоколадкой, то акварелью в собственном исполнении, то книжкой о себе, любимом.
Но медсестре из терапевтического отделения повезло больше всех. Катя была стройной женщиной с длинной копной рыжеватых волос и легким безумием в глазах. Очередной воздыхатель – из большого числа желающих написать ее в стиле ню – подарил ей некое изделие китайской текстильной промышленности, которое напоминало гипюровые колготки, но надевалось на все тело (что-то вроде боди-комбинезона). Свободной от всего этого великолепия оставалась лишь голова и та часть, которой интересовался даритель. Там ткань немного расходилась и вновь соединялась на уровне копчика.
Недолго думая, Катя скинула с себя всю одежду, включая трусы, надела гипюровое изделие, а сверху белый халат и пошла по кабинетам,
Жизнь в поликлинике била ключом до того момента, когда в здание ворвался ОМОН в полной амуниции и закрыл ее за долги. Оказалось, что Браз Великолепный был обыкновенным ворюгой. Мало того, что он присваивал все деньги за аренду, так еще ухитрился годами не платить за электричество и другие коммунальные услуги.
Итак, я неожиданно для себя лишилась работы. Как раз тогда, когда казалось, что в жизни наступила некоторая стабильность. Все документы остались в поликлинике, здание которой было опечатано, сотрудники бросились врассыпную – никто ничего не понимал.
В частную клинику, расположенную в районе Юго-Западной, меня взяли на работу с испытательным сроком. За это время я должна была добыть свою трудовую книжку, затерявшуюся в недрах опечатанной поликлиники.
На работу приходилось ехать минут 45 на метро, а потом полчаса идти пешком. Осенью, когда я попала туда, это было даже приятно, но зимой, в метель, после целого дня напряженного труда, возвращаться домой уже не было сил.
А ведь нужно было еще успеть забежать в детский сад за сыном, который теперь находился тоже не близко, потому что с сентября его перевели в старшую группу в другом здании. Однажды пришлось задержаться с пациентом, и я пришла в сад, когда всех детей уже разобрали и мой ребенок сидел один с воспитательницей. Хотя официально рабочий день еще не закончился, она устроила мне выволочку и объявила, что в следующий раз, если я опоздаю, она вызовет милицию и отдаст мальчика им.
Эх, мне бы тогда сегодняшние мозги! С высоты своего возраста я теперь понимаю, как хамски и жестоко обращались с моим сыном в том саду. До сих пор вспоминаю эту воспитательницу – Людмилу Петровну, которая довела ребенка до нервного срыва. Пусть ей икается всю жизнь!
Но тогда я могла только рыдать, как дурочка. От безысходности. Потому что отказаться от сада мы не имели возможности.
И здесь мне тоже вспоминается врач детского сада, пожилая еврейка, благодаря поддержке которой я не свихнулась. Как тактично она разруливала конфликтные ситуации, не подставляя сотрудников сада и успокаивая меня надеждой на то, что в трудностях закаляется характер человека! А ведь она в ту пору потеряла 35-летнего сына… Ее, скорее всего, уже нет в живых – она уже тогда была женщиной весьма почтенного возраста. Пусть это воспоминание станет благодарностью ей за то, что она тогда сделала для нас…
Но я забежала вперед и не рассказала, как раздобыла свою трудовую книжку.
К тому времени Браз благоразумно скончался от инфаркта, что избавило его от суда и следствия. После того как я, обзвонив всех сотрудников поликлиники, вышла на заместителя главврача, та сообщила, что моя трудовая находится у вдовы Браза и дала ее номер телефона.
Я, обрадованная скорым разрешением проблемы, позвонила ей, представилась и попросила отдать мои документы. Достойная своего мужа вдова без зазрения совести назвала сумму, за которую она вернет мне мою же трудовую книжку. То бишь, продаст. Я решила, что обойдусь без нее и отказалась.