(Не) чужой ребёнок
Шрифт:
Со стороны мы выглядим именно так – людьми, заключившими брак с целью выгоды, а не по большой любви. Это немного обидно… Всё, что связано с Пашей и нашими отношениями, вызывает горечь и боль. Всё у нас неправильно, не как у людей. Месяц ожидания сегодняшнего финала я провела в агонии и постоянных сомнениях. И даже сейчас вовсе не уверена, что потом не буду жалеть о своём решении.
Устраиваемся возле окна. Смотрим друг на друга волком. Нам не о чем больше говорить. Трудно даже дышать одним воздухом. Кислорода не хватает. Хотя дело сделано, меня по-прежнему потряхивает
В нашей ситуации развод – единственный выход. Иначе я просто сойду с ума. Увы, иногда состояние пациента таково, что спасти ему жизнь может только ампутация. И мы ампутируем себя друг у друга, пытаясь хирургическими путём избавиться от боли и отчаяния.
Втайне мечтаю повернуть время вспять, чтобы всей этой грязи никогда не было. Чтобы снова вернуться в день проклятого выпускного и дать Паше возможность всё переиграть… Но изменить что-либо невозможно. Да и незачем. Хорошо, что я узнала о его похотливой и беспринципной натуре в самом начале семейной жизни, когда хирургическое вмешательство ещё может привести к полному исцелению.
Возможно, Павел хотел бы склеить разбитую чашку и заставить меня из неё пить. Но он не учитывает, что клей токсичен и чашка больше не пригодна для использования по назначению.
У наших отношений нет перспективы. Они оказались нежизнеспособны. А двухмесячный брак – в буквальном смысле бракованным. Я даже не уверена, что Павел испытывает сожаление. Скорее, принимает развод как данность. Подумаешь: был штамп в паспорте – и нет штампа, была жена – и нет жены. Он всё равно уедет за границу, ему не придётся ничего менять в своей жизни и своих планах. Только теперь не нужно будет хранить верность далёкой жене… Так что для него всё складывается весьма неплохо. Может быть, он даже и рад избавиться от обязательств, исполнить которые не в состоянии.
Я же… Кажется, я умерла в то проклятое утро после его выпускного, когда поняла, что мой муж – вовсе не принц на белом коне, а самый обычный кобель.
– Да, чуть не забыл, – Павел роется в сумке.
Наконец достаёт и протягивает мне какой-то конверт. Бумажное письмо? Как старомодно и не похоже на него. Неужели настолько раскаивается? Поздно… Брать не тороплюсь. Всё равно уже ничего не изменить.
– Что это? – реагирую вяло.
Я подавлена, мне нехорошо. Стресс плохо влияет на моё самочувствие. За месяц, что мы ждали официального развода, я извелась, осунулась, похудела. А может быть, и поседела. Нет ничего хуже ожидания неизбежного конца…
Кажется, лишь выйдя из этого мрачного здания, смогу вдохнуть на полную грудь и улыбнуться солнцу. Я сильная. Начать новую жизнь для меня – как раз плюнуть.
– Тут деньги.
– Деньги? – переспрашиваю, искренне удивляясь. – Зачем?
Мы теперь чужие люди. В ожидании развода я сто раз уже распланировала свой скудный бюджет, расписала все статьи расходов. С трудом, но удалось покрыть все необходимые нужды. Если не вытяну, пойду к родителям на поклон: уверена, они не оставят меня без поддержки. Нужно только как-то собраться с духом и сообщить им о разводе.
Не собираюсь я опускаться
Но Павла не волнуют мои эмоции. Протягивая конверт, уточняет:
– Мало ли, на что понадобится. За квартиру заплатить на первое время или на аборт, если вдруг что…
Боже, какая низость! Ладно с оплатой квартиры. Хотя зачем она мне теперь? Перееду в квартиру поменьше, за неё счета будут скромнее. Но про аборт… Это чудовищно! Он ведь знает, что я не могу быть беременной, поскольку дисциплинированно принимала противозачаточные таблетки. Но сам факт! Как можно вот так, походя, послать жену, пусть и бывшую, на аборт? Как можно даже просто допустить мысль об убийстве своего ребёнка? Оказывается, Павел – не только кобель, но и чудовище!
Как я могла раньше этого не заметить?
Рука сама по себе поднимается, совершает круговое движение и громким шлепком опускается на его щёку. Всё происходит автоматически и, кажется, вовсе без моего участия. Делаю глубокий вдох и, не говоря ни слова, отхожу в другой конец коридора. Опускаюсь на стул и пытаюсь остудить клокочущую внутри лаву. Если до сих пор я как-то держалась, то фраза про аборт меня окончательно добила.
Невероятно! Как он мог? Мы долго встречались и почти два года прожили вместе. И всё это время рядом со мной было бездушное чудовище…
Когда наконец нам отдают документы, я выскакиваю из ЗАГСа, чтобы как можно скорее оказаться подальше от человека, который не просто изменил мне, но и раздавил, от души потоптавшись грязными сапогами.
– Лиза, не стоит так остро реагировать, – несётся мне вслед. – Я просто неудачно сформулировал свою мысль.
Не хочу его слушать… Закрываю уши руками и несусь сломя голову, не разбирая пути. Останавливаюсь, оказавшись в каком-то переулке, где никогда не была. Оглядываюсь по сторонам, прикидывая, как отсюда добираться домой. Лава вытекает, оставляя после себя внутри болезненное пепелище…
* * *
Выходные посвящаю переезду. Моя новая квартира расположена в старом доме. Полагаю, ему не меньше ста лет, а может, и намного больше. Но четвёртый этаж был пристроен относительно недавно, причём наверняка с целью сдачи помещений в аренду квартирантам. Тут не очень высокие потолки и совсем небольшие комнаты.
Мы со Светой с большим трудом затаскиваем мои вещи на верхний этаж без лифта. Физзарядка получается настолько энергичная, что последнюю ходку сестра делает без меня – я без сил валюсь на кровать.
– Что-то ты мне, красавица, не нравишься, – в голосе слышится тревога. – Бледная, зелёная, худая. Неужели так страдаешь по своему недопринцу?
– Не знаю, Свет, – говорю искренне. – Этот развод вытянул из меня все жилы.
Сестра пока единственная из родственников, кто в курсе моих грустных новостей. Пришлось ей признаться, потому что сама я ни за что не перетянула бы вещи в новую квартиру. Поначалу, правда, я пыталась врать, что Паша уехал, а я поменяла жильё на меньшее в целях экономии.