Не делись со мной секретами
Шрифт:
Разве не из-за этого она поссорилась с матерью в тот день, когда та пропала?
Джесс вздернула голову, почувствовала, как что-то хрустнуло в плечах. Почему она не прекратит мучиться мыслями о матери? Почему она продолжает оставаться пленницей того, что произошло восемь лет назад? Почему все в конечном счете должно возвращаться ко дню исчезновения ее матери?
«Проклятый Адам Стон», – думала она; покалывание в плечах стало распространяться на мышцы спины. Он виноват в ее нынешнем недомогании. Он заставил ее раскрыться, рассказать о своей матери. Он выпустил наружу всю муку и грусть, чувство
Но она знала, что в этом нет вины Адама. Он не мог себе представить, в какое эмоциональное минное поле он вторгается, когда задавал свои простые вопросы, какие нервы он затрагивал. Он не может залепить пластырем раковую опухоль, думала она, и ждать, что тем самым вылечит эту болезнь. Снимите пластырь после многих лет халатного отношения, и вы найдете неизлечимую злокачественную болезнь.
Неудивительно, что он не захотел остаться и ушел от нее с такой поспешностью. «Вы хотите, чтобы я ушел?» – спросил он ее, а она ответила: «Может быть, будет лучше, если вы больше не будете приходить ко мне». Вот так обстоят дела, думала она теперь, вспоминая также, что однажды она сказала ему, что ее единственное достоинство заключается в ее добром слове адвоката.
Он был в такой же степени хорош, как ее слово.
– Черт бы тебя побрал, Адам Стон! – прошептала она.
– Вы что-то сказали? – спросила Барбара, подняв голову от бумаг.
Джесс покачала головой, ее охватило какое-то беспокойство, дыхание участилось. Она начала терять точку опоры. Она почувствовала головокружение, состояние бреда, как будто вот-вот свалится со стула. О нет, подумала она, вся напрягаясь. Окружающие предметы расплывались перед ее глазами в облаке беспокойства. Не сопротивляйся, быстро сказала она себе. Поддайся этому состоянию. Плыви по течению. Что может случиться в худшем варианте? Ну, упадешь ты со стула. Ну, шлепнешься на задницу. Ну, тебя стошнит. Что из этого?
Джесс не торопясь выпустила воздух из своих легких и поплыла в самую гущу людских испарений. Но почти мгновенно туман вокруг нее начал рассеиваться. Головокружение ослабло и дыхание стало нормальным, мышцы плеч расслабились, напряжение прошло. До слуха донеслись знакомые звуки: гудение машины факса, постукивание клавишей компьютера, звонки телефонов.
Джесс видела, как Нейл Стрейхорн подошел к ее столу и снял трубку с ее аппарата. Давно ли начал звонить ее телефон?
– У телефона Нейл Стрейхорн, – отчетливо произнес он, не сводя глаз с Джесс. – Они выходят? Сейчас?
Джесс глубоко вздохнула, быстро поднялась. Ей ничего не надо было спрашивать. Присяжные возвращались в зал суда.
– Дамы и господа присяжные заседатели, вынесли ли вы приговор?
Джесс почувствовала прилив адреналина во всем своем теле, несмотря на то что затаила дыхание. Она любила и ненавидела этот момент. Любила его за драматизм, за тревожную неопределенность, за то, что от победы или поражения ее отделяло всего одно слово. Ненавидела по тем же причинам. Ненавидела, потому что ей был ненавистен проигрыш. Ненавидела, потому что весь смысл ее деятельности заключался в том, чтобы выиграть или проиграть. Правда одного адвоката против другого, правосудию отводится
Старшина присяжных откашлялся, перед тем как говорить, заглянул в бумагу, которую держал в руке, как будто забыл, какое решение вынесли присяжные заседатели, как будто хотел гарантировать абсолютную достоверность своих слов.
– Мы, присяжные заседатели, – начал он и снова откашлялся, – считаем обвиняемого Терри Вейлса виновным в убийстве первой степени.
Зал суда сразу как будто взорвался. Репортеры кинулись вон из зала. Послышалось щелканье захлопывающихся атташе-кейсов. Друзья и родственники погибшей обнимали друг друга со слезами на глазах и чувством отрешенности. Судья Харрис поблагодарил и отпустил присяжных заседателей. Джесс обняла своих сотрудников, принимала их поздравления, заметила покорность во взгляде Хела Бристола, презрительную усмешку на губах обвиняемого, когда его уводили из зала.
За стенами зала заседаний на нее набросилась толпа репортеров, стараясь поднести микрофоны к самому ее рту, размахивая перед ее лицом блокнотами.
– Удивил ли вас приговор? Надеялись ли вы выиграть процесс? Как вы себя чувствуете? – кидали они вопросы, в то время как щелкали пусковые кнопки кинокамер и взрывались фотовспышки.
– Мы глубоко верим в юридическую систему нашей страны, – изрекла Джесс для журналистов, направляясь к лифтовой площадке.
– Мы ни на секунду не сомневались в исходе.
– Будете ли вы требовать смертной казни? – спросил кто-то.
– Еще бы! – отозвалась Джесс, нажимая кнопку вызова лифта и услышав слова Хала Бристола о намерении обжаловать это решение.
– Приятно ли выигрывать дело? – крикнула из толпы какая-то женщина.
Джесс знала, что должна напомнить репортерам о том, что здесь важен не выигрыш, а истина, что виновный человек получил приговор за гнусное преступление, что восторжествовало правосудие.
– Чувствуешь себя великолепно, – ответила она.
– Скажите, это вашу фотографию опубликовали в сегодняшней утренней газете? – Василики смотрела, как Джесс собирала и завязывала волосы в виде конского хвоста перед удлиненным зеркалом в зале занятий по вен-ду.
– Мою, – скромно подтвердила Джесс, у которой в голове все еще стучало от слишком много выпитого пива в ресторане «Жан» накануне вечером. Обычно после работы она редко посещала этот ресторан, в отличие от многих адвокатов и государственных обвинителей, для которых это заведение стало вторым домом. Но все говорили ей, что такое событие стоит отметить, и действительно Джесс в этом почувствовала долгожданное дружеское похлопывание по плечу.
Она позвонила отцу сразу же, как только вернулась в свой кабинет, но его не оказалось дома. Позвонила сестре, но та занималась детьми и лишь очень немногословно поздравила ее.
Она позвонила Дону, рассказала ему о своем успехе, услышала его невнятные извинения, что он не может отпраздновать это событие с ней сегодня вечером. Он что-то говорил о том, что с кем-то уже договорился. «С кем-то договорился» означало Триш, подумала Джесс, но промолчала, задаваясь вопросом, что же ей, собственно, нужно от этого человека.