Не для взрослых. Время читать! (Полка 1)

Чудакова Мариэтта Омаровна

Тяжелая инерция крестьянского быта, тесной общей жизни многодетной семьи становится поперек бродившей в жилах творческой силе. Эта сила еще не проявила себя в реальных результатах, но сам он ее ощущает, и она властно требует свободы – этого непременного условия творчества.

Он рвется в город – и уходит из семьи в Смоленск. Его цель – писать и учиться.

Годы его отрочества упали на первую половину 20-х – когда социалистическая утопия была еще живой и увлекала юные сердца. Твардовский поверил, что деревенскую темноту, тяжкий, изнурительный крестьянский быт смогут преобразовать – осветить нездешним светом. Ему легко было поверить, что собственнический

инстинкт, без которого нет крестьянского двора, не лучшее, что есть на свете, – и пойти за иными ценностями.

Манила городская культура, кружила голову новая, получившая полноту власти идеология, обещавшая в скором времени установить всеобщее равенство и справедливость А кто же в отрочестве и юности не поверит во все хорошее? Ведь недаром в русских сказках герой ищет страну, где текут молочные реки в кисельных берегах…

Молодой Твардовский увлечен размахом преобразований, и если даже видит их жестокость, то не представляет ее масштаба.

Дело в том, что с первых советских лет власть позаботилась об отсутствии добросовестной и гласной статистики, а также информации. И многим людям все плохое казалось единичным, случайным, зависящим от воли отдельных недобросовестных начальников.

По крестьянской наивности верил, видимо, и молодой Твардовский в «перегибы» на местах. Верил, что Сталин этого не хочет и не имеет, возможно, об этом информации…

3

Напечатанная в 1936 году поэма «Страна Муравия» принесла ему подлинную славу. Поэма была о крестьянине, пытавшемся жить прежним отдельным крестьянским двором, но к концу поэмы уразумевшем, что иного пути, как в колхоз, – нет.

Прославившийся автор первым делом совершил то, о чем и подумать не мог раньше – поехал к родителям и перевез всю семью в Смоленск…

Итак, поэма вроде бы прославляла коллективизацию? Ведь сам молодой поэт верил тогда в правильность этого пути? Да, верил. Но не так все просто в творчестве большого поэта. И стих может оказаться мудрее мысли, политических убеждений.

Литератор М. Шаповалов вспоминает: в послевоенные годы его отец – фронтовик любил читать гостям или просто домашним «в хорошую минуту» поэмы Твардовского – в первую очередь лучшее, что написано стихами о Великой Отечественной войне – поэму «Василий Теркин» с подзаголовком «Книга про бойца». «…Но была еще другая поэма Твардовского, она при гостях не читалась во избежание разговоров, могущих быть истолкованными как антисоветские. Я имею в виду „Страну Муравию“».

Дальше в воспоминаниях этих цитируются узловые строки поэмы, являющиеся ее стиховым центром:

…И в стороне далекой той —Знал точно Моргунок —Стоит на горочке крутой,Как кустик, хуторок.Земля в длину и ширинуКругом своя.Посеешь бубочку одну,И та – твоя.И никого не спрашивай,Себя лишь уважай.Косить пошел – покашивай,Поехал – поезжай.И все твое перед тобой,Ходи себе, поплевывай.Колодец твой, и ельник твой,И шишки все еловые.Весь год – и летом, и зимой,Ныряют

утки в озере.И никакой, ни боже мой, —Коммунии, колхозии!..

Фронтовик правильно чувствовал опасность – «антисоветскость» любимой им поэмы. Cилою поэтического слова, правдивого по сути, Твардовский победил собственную тенденциозность – «идейный смысл» поэмы: он не перевешивает эту «бубочку».

…Характерен не вошедший в печатный текст черновик из рукописей поэмы – картина разрушенной крестьянской жизни:

Дома гниют, дворы гниют,По трубам галки гнезда вьют,Зарос хозяйский след.Кто сам сбежал, кого свезли,Как говорят, на край земли,Где и земли-то нет.

И еще две строфы не пропускала цензура начиная с первой, журнальной публикации 1936 года – их автору удалось включить только в пятитомное собрание сочинений 1966–1971 годов (последнее прижизненное издание).

– Их не били, не вязали,Не пытали пытками,Их везли, везли возамиС детьми и пожитками.А кто сам не шел из хаты,Кто кидался в обмороки,Милицейские ребятаВыводили под руки.

4

Тут подошел и 1937 год – когда людей стали хватать и отправлять под расстрел или на Колыму уже безо всякого разбору – по разнарядке, спускавшейся в каждый район: «не добрать» арестованных до нужной цифры значило лишиться партбилета, а там и головы. В Смоленске арестовали друга и наставника Твардовского – критика А. Македонова. И близко знавший Твардовского писатель А. Бек записывает в дневник, что позиция поэта «такова: он не может отказаться от Македонова, не может признать его врагом народа. <…> Он должен быть убежден в разумности, в правильности всего, что совершается, только тогда может писать. Он сказал:

– У меня двадцать стихов начатых или замышленных. И я не могу ни за одно приняться.

И вместе с тем признать разумность ареста Македонова он не может.

– Нельзя так обманываться в людях, – говорит он. – Если Македонов японский шпион, тогда и жить не стоит. Не стоит, понимаешь!» (курсив наш. – М. Ч.).

Только так и мог он жить и писать.

А когда разуверился в разумности происходящего, написал сатирическую поэму «Теркин на том свете» и отдавал все силы, будучи редактором журнала «Новый мир», тому, чтобы печатать произведения, в которых видел правду о своем жестоком времени.

И когда легла на его редакторский стол повесть неведомого автора с подписью А. Рязанский – о существовании в одном из рассеянных по всей стране советских лагерей без вины оторванного от своей семьи, от двора, от земли крестьянина Ивана Денисовича, – сделал все, чтобы появилась в журнале осенью 1962 года повесть «Один день Ивана Денисовича» и ее враз прославившийся автор А. Солженицын.

Советская власть ему этого не простила. Постепенно отняли журнал. Твардовский почти сразу же тяжело заболел. И год спустя умер.