Не дрогнет рука

Волков Николай Валерианович

— Врача? — недоверчиво переспросила хозяйка. — Какого врача? Где его сейчас найдешь?

— Я лучше пойду… — сказала Галя, испуганная такой встречей.

— Никуда ты не пойдешь! — сердито сказал я. — Я тебя не пущу. Вот сейчас приведу доктора, он тебя посмотрит и скажет, что делать.

Между тем старуха, раскачиваясь, как лодка в бурю, приблизилась к Гале, бесцеремонно сдвинула платок с ее лба и прикоснулась к нему.

— Куда тут идти! — воскликнула она, возмущенно глядя на меня, точно это я только что выгонял Галю из дому. — У нее же

невозможный жар! Лилька знает, где живет наша районная врачиха, и может сбегать. А лучше вы сами сходите, все равно вам нечего здесь делать, пока я уложу ее в постель. Скажите только, где у вас постельное белье?

Врача, молодую востроносенькую женщину с необычно резким голосом и энергичными манерами, я застал за обедом. Она только что возвратилась с обхода больных. Муж ее, молодой лейтенант авиации, посмотрел на меня с искренним недоброжелательством и невнятно пробормотал, что нужно же человеку дать спокойно поесть хоть один раз в день, но докторша укорила его:

— А если бы я захворала, ты что сделал бы? Небось целую роту докторов поднял бы на ноги, а товарищ пока довольствуется одним районным врачом, хотя у него тоже заболела жена. (Это, верно, я назвал Галю своей женой, так как иначе не смог бы объяснить врачу, почему молодая девушка находится у меня в комнате).

Докторша наскоро доела, что у нее было на тарелке, и, дожевывая последний кусочек, стала с моей помощью надевать шубку. По дороге она непрерывно расспрашивала меня, когда заболела моя жена, какая у нее температура и так далее.

Я отвечал довольно неопределенно, и докторша обвинила меня в невнимательности к жене, приведя в пример своего мужа.

— Вы, видимо, недавно приехали? — спросила она, обводя взглядом пустые углы моей комнаты и нераскупоренные ящики с книгами, на которых стояла немытая со вчерашнего дня посуда. Я буркнул что-то и скорее вышел из комнаты, пока она не начала еще осматривать и выслушивать Галю.

— Однако я думала, что эта девушка — ваша невеста, — спросила, выйдя за мной, Татьяна Леонтьевна.

— Причем тут это? — раздраженно возразил я (терпеть не могу, когда люди суют нос не в свое дело). — Я же вам сказал, что она дочь моих квартирных хозяев.

— Ну и что же? — резонно рассудила Татьяна Леонтьевна. — Это не мешает ей стать когда-нибудь вашей женой, а не только невестой.

— Она мне совершенно посторонний человек. Понятно? — сказал я резко, чтобы прекратить этот глупый разговор. Тут из моей комнаты вышла докторша. Вид у нее был профессионально невозмутимый, но мне показалось, что она встревожена.

— Скажите, положение опасное? — бросился я к ней.

— Как вам сказать, — промолвила она, глядя перед собой в одну точку. — Я опасаюсь, как бы не было воспаления легких. Пока нужно поставить баночки, и я кое-что выпишу. Постарайтесь немедленно добыть в аптеке и давайте аккуратно через каждые четыре часа, а утречком я забегу навестить больную. Тогда посмотрим, что делать дальше.

— Пожалуйста, доктор, — попросил я, — не забудьте завтра пораньше

зайти. Я страшно беспокоюсь.

— Что ж, вполне естественно, — сказала докторша тоном старшей. — Как же вам не беспокоиться о ней? Ведь жена — это самый близкий человек на всем свете. (Я почувствовал, что в эти слова она невольно вложила глубокий личный смысл).

Забыв одеться, несмотря на мороз, я проводил врача до калитки, расспрашивая, чем поить и кормить больную, а когда вернулся, хозяйка встретила меня ироническим вопросом:

— Значит, совершенно чужая и посторонняя?

— Нужно же было как-то назвать, — пожал я плечами и спросил: — Вы умеете ставить банки?

Оказалось, что ставить банки Татьяну Леонтьевну учил какой-то знаменитый фельдшер, и вскоре Татьяна Леонтьевна превзошла его в этом сложном мастерстве. Пока старушка разыскивала и перетирала банки, я отправил Лилю в аптеку и зашел к больной. Галя лежала на спине, положив руки поверх одеяла. Косы черными змеями свисали с подушки, лицо казалось темным от сильного жара, губы запеклись, глаза смотрели жалобно, точно просили о помощи.

— Я тебе наделала хлопот, — сказала она. — Ты, наверное, ругаешь меня. Я не думала, что свалюсь. Ты и представить не можешь, как мне было страшно, когда я осталась на улице больная. Вот тогда подумала, что ты не оставишь меня… Нет, ты подожди, — торопилась, она, хотя я не перебивал ее, а только нежно поглаживал ее пальцы. — Я не хочу тебя стеснять. Я попросила доктора, чтобы она положила меня в больницу. Она мне обещала, так что утром меня увезут.

Я успокаивал ее, как мог, говорил, что грипп пройдет через пару дней, что я найду ей другую квартиру, а с ее бывшей хозяйкой так поговорю, что она долго будет меня помнить. Потом я намочил полотенце и положил ей на голову. Хотел дать чаю с печеньем, но она отказалась. Жар все усиливался, и Галя иногда начинала говорить несвязно, даже как-то сказала:

— Мама, перемени полотенце. Оно совсем горячее.

Девочка принесла лекарство. Я дал Гале порошок, а хозяйка напоила ее чаем с малиной.

— Где вы нынче ляжете? — спросила она. — Разве на сундуке у нас? Табуретки можно подставить.

Тут я вспомнил, что уже поздно, а ведь мне обязательно в десять вечера нужно быть на своем посту у телефона.

— Татьяна Леонтьевна, дорогая, — обратился я к старушке, — выручите меня, голубушка, поглядите за Галей сегодня ночью. Ей в два часа обязательно, необходимо дать лекарство. Пожалуйста, не откажите. Мне нужно на дежурство. А к шести часам я прибегу.

— Да неужели же в такой просьбе можно отказать? — возмутилась хозяйка. — Бывало, люди мне тоже помогали.

Уже надев полушубок, я наклонился над Галей, чтобы еще раз сменить компресс и, не удержавшись, коснулся губами ее лба. Его палящий жар испугал меня.

— Я вызову «скорую помощь», — сказал я. — Тебе нужно сейчас же в больницу.

— Нет, не смей! — воспротивилась Галя. — Мне здесь лучше. Скажи только: ты сейчас идешь не к ней?