Не гаси свет
Шрифт:
Сыщик бросил взгляд на лежавший на столике телефон. Куда провалился Больё? Он давно должен был получить ордер. Неужели возникли какие-то препятствия?.. Нет, исключено. Полицейский достал из пачки сигарету, сунул ее в рот, но прикуривать не стал. Мобильник завибрировал.
— Сервас, — произнес майор, взяв трубку.
— Это Больё, — услышал он долгожданный голос своего коллеги.
— Ну что?
— Судья, чертова баба, хочет прикрыться, трясется за свою карьеру: мол, как же так, бывшая космонавтка, вторая француженка в космосе, знаменитость… Пришлось слегка ее тряхнуть… обменялись парочкой любезностей, но ордер я получил. Полагаю, на этот раз ты захочешь к нам
— Ну, раз ты приглашаешь…
Мартен смял сигарету, раскрошив ее в ладони в труху.
Ее ребенок. Они хотят забрать у нее ребенка. Отдать его незнакомым людям, в приемную семью, а он такой хрупкий… так от нее зависит… Что с ним будет? Тома, ее сокровище… Они не имеют права! Она никого не подпустит к своему мальчику! Отец не пожелал признать сына, так что мать — его единственная семья. Тома, дорогой мой, любимый, я им не позволю… Мила допивала то ли второй, то ли третий стакан джина с тоником — она перестала считать выпивку, и в каждую порцию наливала чуть больше джина. Мысли ее путались из-за принятых таблеток. Она должна взять себя в руки. Завтра… завтра ей станет лучше… Она будет биться… за своего ребенка, за них обоих… «Господи, как же я устала, как вымоталась…»
Завтра…
Мила ринулась в туалет, и ее вырвало вонючей смесью желчи, джина и кофе. Она хрипло дышала, пот стекал по ее вискам, сочился из всех пор… Влажные волосы прилипли к голове. Женщина долго сидела на полу, прижавшись воспаленной щекой к холодной стене, и судорожно рыдала.
Она бесшумно поднялась по лестнице, осторожно заглянула в приоткрытую дверь детской и увидела, что Тома сидит на кровати со своей игровой приставкой. Вид у мальчика бы сосредоточенный, но спокойный — он улыбался. Слезы хлынули у его матери из глаз: она глотала соленые капли, пытаясь не сорваться в крик, а когда вернулась на кухню, пережила самую длинную и страшную в своей жизни минуту. На столе лежали ножи, а ее голое запястье выглядывало из рукава пеньюара. Яркой вспышкой в мозгу пришло давнее воспоминание: ей двенадцать, она в «Скорой», лежит на носилках с перебинтованными запястьями…
Гроза расходилась все сильнее. Косые струи дождя заливали стекла, бледные молнии зловещими прочерками освещали небо… Звонок в дверь напугал ее до трясучки. Кто это может быть? Неужели он явился, чтобы насладиться победой? Она побрела по коридору.
— Мадемуазель Болсански? Это полиция. Откройте! — донеслось из-за двери.
Полиция… Слово пронзило ее мозг, как удар стилета. Хозяйка дома медленно потянула на себя створку двери и окунулась в шум дождя. В лицо ей сунули полицейское удостоверение. Господи, как их много… Все в прорезиненных плащах и куртках «Кей-уэй», с оранжевыми нарукавными повязками. На верхней ступеньке стоял кудрявый, как пудель, коротышка — он все время шмыгал носом и смаргивал с ресниц капли дождя.
— У нас есть ордер, мадам, — сказал этот кудрявый мужчина, сунув руку в карман парки. — Если позволите, я предъявлю его в доме.
Болсански посмотрела на трех мужчин и женщину, и ее взгляд остановился на человеке, державшемся чуть в сторонке от остальных. Она узнала его. Именно этому полицейскому она послала ключ от номера 117 и фотографию МКС, а потом дала почитать свой фальшивый дневник. О нем не раз писали на первых полосах местные и центральные газеты… А теперь он стоял под
И она поняла, что проиграла.
Все, что происходило потом, женщина воспринимала как беспорядочные отрывки, вспышки, фрагменты… Слова, напечатанные на ордере: «Офицер криминальной полиции… действуем по поручению нижепоименованной судебной инстанции… будет произведен обыск в доме Милы Болсански (ее имя и фамилия были вписаны от руки)… обязаны предъявить ей документы, удостоверяющие личность…» Печать, подпись… У женщины-космонавта закружилась голова. Полицейские разошлись по комнатам, надели перчатки и начали переворачивать подушки, перетряхивать книги и футляры с дисками, шарить по полкам и шкафам. Они рылись в мусорном ведре, открывали все двери…
— Кто они, мамочка? — Тома кинулся к Миле и уткнулся ей в колени.
— Не бойся, родной, это полицейские… — Она прижала сына к себе.
— А что они ищут?
— Это я позвала их, зайчик, чтобы они нам помогли, — соврала Болсански, чтобы успокоить ребенка.
Она посмотрела на человека, который впервые пришел к ней в дом в январе и получил — и, видимо, прочел — ее дневник. Тот, кем она как будто бы манипулировала. Он не принимал участия в обыске — только наблюдал — и время от времени бросал огорченные взгляды на Тома.
— Почему вы молчите? — с вызовом спросила Мила. — Вы же знаете… я показала вам дневник.
— Потому что это фальшивка… — отозвался Мартен.
Хозяйку дома накрыла волна отчаяния. Мысли ее по-прежнему путались, разбегались в разные стороны… Она еще крепче обняла Тома, взяла его личико в ладони, поцеловала ребенка в бледный лобик и сказала, глядя прямо ему в глаза:
— Я тебя люблю, мой золотой мальчик, никогда об этом не забывай.
— Все хорошо, мамочка, — ответил малыш. Он как будто вдруг стал главой семьи, осознал себя защитником.
— Ну конечно, хорошо… — повторила Мила, почувствовав, что вот-вот расплачется, и слегка отстранилась: если ноги откажут ей и она упадет, Тома не должен пострадать. Мальчик посмотрел на мать. Он не понимал, что происходит, но чувствовал: дело плохо.
Дверь в крытую галерею, обращенную к лесу, с треском распахнулась, и в комнату влетела молодая и на редкость уродливая сотрудница полиции.
— Вы должны на это взглянуть! Кажется, я что-то нашла!
Один из полицейских сделал хозяйке знак следовать за ними, а другой остался с Тома. На улице было холодно, капли дождя щелкали по капюшонам бредущих людей, а жирная земля и листья липли к подошвам. Они поднимались на холм, преодолевая сопротивление бесконечного и безразмерного мира. Миле казалось, что ее жизнь обратилась вспять и она вот-вот снова обретет мир и покой в утробе матери. Покой… Наконец-то… Она знала, куда они идут. Они ее нашли…
Молодая женщина стояла на коленях под старым узловатым деревом, напоминающим безумного пластического акробата, и руками в синих латексных перчатках отгребала в сторону листья. Она подняла глаза, посмотрела на мадемуазель Болсански, и та прочла на ее лице приговор: виновна-виновна-виновна. Взгляды остальных выражали то же самое.
— Что здесь? — спросил, обращаясь к копающейся в земле коллеге, «пудель».
Та не стала отвечать.
— Вызывайте экспертов, — спокойным, без всякого выражения голосом произнес Сервас, глядя Миле в глаза. — И позвоните в прокуратуру.