Не гаси свет
Шрифт:
— У меня назначена встреча с лейтенантом Больё, — сказала она, когда подошла ее очередь.
Дежурная сняла трубку, даже не взглянув на нее, коротко с кем-то переговорила и кивком показала — «Налево!» — так и не подняв глаз. Кристина почувствовала себя ничтожной букашкой.
Она миновала турникет и поравнялась с неприятным тощим типом, который как раз закончил обуваться, разогнулся и уставился на нее линялыми глазками-бусинками. Мадемуазель Штайнмайер подумала, что охотно обошлась бы без подобного рода внимания. Тип и правда был премерзкий.
— Эй, милашка, у тебя голодный взгляд…
Кристина отшатнулась, почувствовав запах дешевого одеколона и пота от давно не мытого тела.
— Что… Что вам нужно?
— Хочешь «познакомиться» с моим умелым пальчиком? Машина на стоянке, у меня есть сто евро и самый большой…
Женщина вздрогнула от отвращения и инстинктивным жестом проверила, до конца ли застегнуты пуговицы на ее блузке. У нее закружилась голова, и ее бросило в жар. Она оперлась ладонью о стену:
— Отвалите…
— Ну же, куколка, не говори, что не любишь делать всякие развратные штучки… — не унимался мерзавец.
— Оставьте меня в покое…
Происходящее напоминало кошмар наяву: этого типа наверняка задержали за сексуальные приставания, а он прямо в комиссариате нашел себе новую жертву — и в гробу видал всех полицейских! Двери лифта открылись, и вышедший из кабины мужчина в штатском прикрикнул на негодяя:
— Пошел вон, Гектор! — Затем он посмотрел на журналистку. — Вы — Кристина Штайнмайер?
На вид ему было около тридцати. Карие глаза, густые вьющиеся волосы и несколько вялый подбородок… В прошлый раз она встречалась с другим полицейским. Впрочем, галстук у этого оказался таким же уродливым…
— Лейтенант Больё, — представился он. — Пойдемте со мной.
Он открыл магнитной карточкой двери лифта, они вошли в кабину, и Кристина отодвинулась к дальней стенке. Она чувствовала взгляд своего нового знакомого и пыталась держать себя в руках, не показывать, что это ее нервирует. Полицейский, судя по всему, считал, что беззастенчивое разглядывание людей является неотъемлемой прерогативой его профессии. Выглядел лейтенант паршиво: мешки под глазами и разочарованно-брезгливое выражение лица свидетельствовали о том, что сыщицкого азарта у него уже поубавилось.
Кабинет Больё находился на третьем этаже. Он снял со стула стопку бумаг, чтобы посетительница могла сесть, и ответил на телефонный звонок — разговор был коротким и односложным.
— Прошу меня извинить… — обратился он затем к радиожурналистке.
Сожаления в его тоне она не расслышала. Этот человек не моргая смотрел на нее круглыми, чуть навыкате глазами, намеренно выдерживая паузу, а потом спросил:
— Скажите, мадемуазель Штайнмайер, у вас в последнее время были какие-нибудь личные проблемы?
Вопрос застал ее врасплох.
— О чем вы? — не поняла женщина.
— Меня интересует,
— А какое отношение это имеет к делу? Меня ведь пригласили, чтобы поговорить о письме, верно?
— Именно так.
— Вот и давайте говорить о деле, а не о моей личной жизни.
Больё одарил ее хмурым подозрительным взглядом:
— Что вы делали двадцать четвертого декабря? Были одна или с семьей?
— С моим женихом…
Лейтенант никак не отреагировал, и Кристина сочла нужным добавить:
— Мои родители пригласили нас на рождественский ужин.
Она поудобнее устроилась на стуле, лихорадочно соображая, стоит ли говорить, что какой-то мужчина достает ее по телефону и о моче на коврике. «Не лучшая твоя идея, милочка», — съязвил внутренний голос. Ее собеседник выглядел не слишком восприимчивым. Интересно, коллега рассказал ему, чем она занимается? Видимо, нет, хотя это вряд ли помогло бы…
— Очень хорошо. Давайте поговорим о письме, — продолжил полицейский. — Его бросили в ящик двадцать четвертого декабря, так?
— Да. Мы собирались на обед с родителями Жеральда, опаздывали, нервничали…
— Письмо было в конверте?
— Да. Я отдала его вашему…
— Моему коллеге, знаю. И вы не имеете ни малейшего представления о том, кто мог его написать?
— Нет. Мы обошли соседей, потому что решили, что произошла ошибка и письмо предназначается одному из жильцов дома.
— Да, конечно. А что думает об истории с письмом ваш жених?
Кристина заколебалась — отвечать на этот вопрос ей не хотелось.
— Ему не очень улыбалось расспрашивать незнакомых людей в праздничный вечер.
Больё вздернул брови:
— Ммм?..
— Он не хотел еще больше опаздывать, — поспешила пояснить Штайнмайер.
— Понимаю… А в остальном между вами нет разногласий?
— Конечно, нет. К чему этот вопрос?
— Вы во всем согласны друг с другом? Никаких споров, никаких ссор?
— Я не понимаю, как это связано с письмом…
— Прошу вас, ответьте.
— Повторяю: у нас все в порядке. Мы скоро поженимся.
— Поздравляю! — Полицейский улыбнулся. — И когда же случится это радостное событие?
У Кристины появилось неприятное ощущение, что Больё расставляет ей ловушку. Но зачем?
— Точную дату пока не назначили.
Лейтенант многозначительно вздернул брови и кивнул с отсутствующим видом, как будто скоропостижно заболел раздвоением личности. Его собеседница тут же пожалела о своей откровенности: она ничего не знает об этом человеке, он может неправильно истолковать ее слова.
— Послушайте, — сказал он, помассировав веки, — ни двадцать четвертого, ни двадцать пятого, ни сегодня не было зарегистрировано ни одного самоубийства — что не может не радовать. Это почти подвиг, уж вы мне поверьте. В праздничные дни склонные к депрессии люди погружаются в безысходную тоску и нередко совершают непоправимое. Одиноким приходится нелегко.