Не гаси свет

Миньер Бернар

Она посмотрела на Кристину. Враждебно, недоверчиво и раздраженно. Сколько ей лет? Тридцать? Сорок? Обручальное кольцо на пальце, фотография белокурого ребенка на столе…

— У вас утомленный вид, — сказала инспектор. — Вы не думали показаться врачу?

Ее посетительница тяжело вздохнула. Она жалела, что пришла в комиссариат. «Нужно успокоиться… Сорвешься сейчас — подтвердишь их мнение на твой счет».

— Я распечатала его послания, — сказала она, постучав пальцем по картонной папке. — Хотите взглянуть?

Ее вопрос проигнорировали.

— «Он»? По-вашему,

действовал мужчина? — уточнила полицейская. — Мне показалось, что вы считаете виновницей случившегося вашу стажерку…

— Да… но… думаю, их как минимум двое…

— Настоящий заговор.

Слово задело Кристину. Разговор точно пошел не по тому пути.

— Вы считаете меня чокнутой? — напрямую спросила радиоведущая.

Ее собеседница и на этот раз не ответила ни «да», ни «нет», и по ее глазам тоже ничего нельзя было понять.

— Поставьте себя на мое место… — начала она, но Штайнмайер перебила ее:

— Предлагаете поменяться местами?

— В каком смысле?

— По-моему, это полицейские должны попытаться встать на мое место.

Взгляд сотрудницы полиции стал еще более холодным.

— Советую сменить тон, мадемуазель.

Кристина положила руки на подлокотники кресла:

— Ясно. Думаю, я в очередной раз попусту трачу время.

— Сидите на месте.

Эта фраза была не просьбой — приказом.

— Несколько дней назад вы пришли в комиссариат и предъявили письмо, якобы написанное неизвестной женщиной, заявлявшей о намерении покончить с собой, — напомнила инспектор журналистке. — Выяснилось, что никаких других отпечатков, кроме ваших, на нем нет, а на конверте отсутствует штемпель отправителя.

— Совершенно верно, и я полагала, что меня допро… что со мной побеседует тот сотрудник, с которым я уже встречалась…

— Придя сюда сегодня, вы сказали, что отправились к мадемуазель Делии, чтобы поговорить, а она накачала вас наркотиками, так? А потом сделала компрометирующую вас запись, на которой вы были обнажены, предположительно с целью последующего шантажа?

Кристина кивнула — не слишком убежденно. Она уже трижды отвечала на эти вопросы.

— Письмо… звонок… ваша собака в мусоросборнике… моча на коврике… видеозапись… Не вижу логики, — покачала головой инспектор. — Зачем кому-то проделывать подобное? Это лишено смысла.

Она достала из кармана ключик, заперла ящики стола и встала:

— Следуйте за мною.

— Куда мы идем? — насторожилась Штайнмайер.

Служительница закона не удостоила ее ответом и, не оборачиваясь, пошла к двери. Кристина поспешила следом, говоря себе, что жестоко просчиталась, послушавшись Лео и придя сюда.

Коридор с кирпичными стенами. У поворота за угол в закутке за прозрачными переборками сидит человек. Еще один коридор. Дознавательница шла быстрым шагом, то и дело здороваясь с коллегами. Миновав ксерокс, она открыла одну из дверей:

— Заходите.

Маленькая комната, такие же кирпичные стены, стол, три стула… Окна нет, на потолке яркая неоновая трубка. Сердце журналистки учащенно забилось.

— Присаживайтесь… — Сделав жест в сторону стула, полицейская вышла, и ее посетительница осталась одна. Она перевела дыхание, и в ноздри проник навязчивый запах чистящего средства.

В ушах зашумело, кровь застучала в висках: мужество и надежда, внушенные Лео, испарились. Вскоре мадемуазель Штайнмайер потеряла ощущение времени, потом ей ужасно хотелось в туалет. Специального, «хитрого» зеркала в помещении не было, но Кристина не сомневалась, что ее привели в допросную. Она сидела на самом краешке стула, отодвинувшись от металлической спинки, и думала о том, какие типы попадают в эти стены и в каких преступлениях они признаются. Что задумали легавые? Устроят ей очную ставку с Корделией? С кем-то еще?

Через несколько бесконечно долгих минут дверь наконец открылась: инспектор вернулась не одна — с ней был круглоглазый кудрявый полицейский, с которым Кристина общалась по поводу письма. Выражение лица у него было отстраненное, и он не поздоровался с нею. «Плохи мои дела…» — окончательно затосковала журналистка. Кудрявый мужчина положил на стол папку, сел на свободный стул справа от коллеги и уставился на Штайнмайер.

Наступила долгая напряженная пауза, а потом «господин Пудель» («Больё, лейтенант Больё», — вспомнила посетительница его фамилию) вытащил из папки фотографии и разложил их перед ней:

— Узнаете эту женщину?

Кристина наклонилась посмотреть и отшатнулась, как от пощечины, мгновенно забыв обо всем на свете — о ярком свете, полицейских, кирпичных стенах и мерзком запахе.

О, нет…

К горлу подступила тошнота, и журналистка сделала осторожный вдох.

Корделия…

Лицо крупным планом: снимки явно сделаны со вспышкой, с очень близкого расстояния, это видно по бликам на лбу и щеках. Не упущена ни одна чудовищная деталь. Распухший, почти закрывшийся левый глаз, разбитая бровь, большой, расцвеченный горчично-желтым, зеленым и черным синяк вокруг века. Нос — вдвое против нормального размера. Гематома на правой щеке, треснувшая нижняя губа… Засохшая кровь в волосах и левом ухе. Подбородок — живая рана, кожа содрана, как будто девушку провезли лицом по терке.

Корделия была сфотографирована анфас и в профиль. Кристина судорожно сглотнула. Ее охватил озноб: она впервые в жизни видела столь обнаженное, столь разнузданное насилие запечатленным на пленке. К горлу подступила тошнота, и планы, которые они с Лео строили два часа назад, стали не важны.

— Господи… Что… Что с ней случилось?! — охнула Кристина.

Она встретилась взглядом с полицейским, который перегнулся через стол и пристально смотрел на нее; его карие, круглые, как у рыбы-луны, глаза оказались в нескольких сантиметрах от ее глаз.

— А вы не знаете? — спросил он ровным тоном. — Странно, мадемуазель Штайнмайер, ведь это вы с нею сотворили.

Лампа дневного света мигнула, стрекотнув, как кузнечик, и оптическая иллюзия на мгновение оживила застывшие лица сыщиков. Дззззз-дззззз… Их взгляды исчезали и появлялись в поле зрения Кристины в такт миганию светильника. Как и фотографии Корделии на столе… Каждое мгновение темноты уподоблялось гвоздю, вбитому в тело журналистки, лоб ее покрылся липкой испариной… Она всеми силами пыталась справиться с паникой.