[Не]глиняные
Шрифт:
Обрывает бред.
«Воскресай…»
Воскресай под тягучую тему «Твин Пикс».
Этот кадр уплывёт (с золотой лесопилкой).
Уплывут, в зарешёченных окнах, бутылки.
Уплывут, так едино обриты, затылки.
Уплывёт полстраны, выпуская закрылки.
Убирая шасси, уплывёт царь Борис.
(Что там было ещё – не припомнишь, так вылги.)
Воскресай в безнадёжно потерянный лес,
В ненащупанный
В письмена, где едва и пропущены слоги,
Где костры в обветшавшей хоккейной коробке,
Где картошка в золе, и костры до небес –
Оплетают нездешнего мира пороги.
Воскресай, чтобы вспомнить с грехом пополам,
Распознать сквозь закрытые намертво веки,
Сквозь кромешные тропы, рубежные реки,
Бесфонарные улицы, ночи, аптеки, –
Воскресай, чтобы вспомнить с грехом пополам,
Как стремился ты в белый, как сажа, вигвам,
Как стремишься ты в белый, как сажа, вигвам,
Чтобы выйти другим (не скажу – человеком).
«Шершавит ветер склады…»
Шершавит ветер склады с сахарным тростником
В далях далёких, там, где мамонты и тюлени.
Тучи разводит Фидель, да как-то легко-легко,
Словно всё за него – добрый дедушка Ленин.
Мимо него летят что-то опять бомбить,
Нефть выбивать и газ на всяких разных наречиях.
Хочет Фидель уйти, спокойно себе курить,
Уходит, и навсегда, в тихий вчерашний вечер.
Дедушка Ленин ткёт розовый, в искру, закат.
(Капитализму смерть, да здравствует новая эра!)
Дедушка Ленин там, где кончаются облака,
Смотрит из своего незакатного СССРа.
Там – золотятся хлеба, лампочка в десять ватт,
Дети сыты, умны, и пятилетка в две смены,
Русский эстонцу брат, не хочет никто воевать…
Помилуй нас и спаси, добрый дедушка Ленин.
«Слепые черти жарили своих…»
Слепые черти жарили своих.
Шекспир кропал, что в Дании неплохо,
Горел, в шелках и позолоте, стих,
(Как будто) кто-то подменил эпоху.
Беспечный Гамлет не видал теней,
Не истерил высоко на подмостках.
Косяк (дверной?) мусолили подростки.
Милицанер – чем дальше, тем сильней –
Предвидел в школьниках Дали и Босхов.
Горел весёлыми огнями Эльсинор,
Как прочие кремли и бундестаги.
Горели по округе с давних пор
Склады, бумаги, денежные знаки.
В
И заповедь «не сотвори кумира»
Выплескивалась в праздник за квартиры.
Беспечный Клавдий не стеснялся пира…
И лишь Офелия – провидица за всех, –
Офелия плыла меж тёмных вех,
Сжимая в кулачках весь ужас мира.
«Дозволял огню полыхать…»
Дозволял огню полыхать и жрать, и
Сам песок ссыпал из часов в мешки.
Кто писал про вечность с пустой кровати,
Тому светит станция Петушки, –
Заливать про быль, быль залить бальзамом,
Отбиваться от сладколюбых ос.
Заходи, вечор (ты ведь верным самым).
Будем пить зелёный как купорос.
Будем пить бордовое как гранаты.
Будь.
Кастрюля с пеплом ещё горяча.
Задымляет дым, как буран когда-то.
И как будто за снегом горит свеча.
Эх, вечор, мы забыли, забыли напрочь
Это самое (сладкая же пора!):
Тихо капал воск на глухую на ночь.
Капал воск цвета пьяного янтаря,
Капал воск, как нездешнее что-то капал.
Под присмотром партии Ильича
Башмачки со стуком спадали на пол.
Капал воск, на столе горела свеча.
Story
Espionage is a serious business…
«Moonlight and Vodka»
Крис де Бург
«That dancing girl is making eyes at me,
I'm sure she's working for the K.G.B.»
(Говорит она человеческим голосом: «Не губи.
Я тебе ещё пригожусь, Джеймс, т.е. Крис.
В радости, в горе, в похмелье».)
А в небе диск
Ко всему приученный напоминает опять,
Как Алексан-Александрычу Блоку подали ложных опят.
«Я тебе ещё пригожусь, Джеймс (т.е. Крис)», –
И блеск неестественно-мягкий контактных линз…
Послушай сценарий, Джеймс: ты соблазняешь её,
С Веничкой вместе – коктейли одеколонно-портвейнные пьёшь,
Спасаешь попутно от катастрофы западный мир,
Девушка погибает влюбленной, как завещал Шекспир,
Где-нибудь ближе к финалу (постельную сцену туда),
А с неба сыплет и сыплет советская псевдо-вода.
Вот это – «Moonlight and vodka takes me away», –