Не Господь Бог
Шрифт:
– Ну так лечите! – приказал «Николсон».
– Извольте. Первый приём бесплатно, последующие двадцать тысяч рублей. Можете записаться у администратора. Думаю, нам понадобится сессий десять, не меньше.
Спустя миг он выскочил из кабинета, как ошпаренный.
– Жалобную книгу! – заорал «Николсон».
Людмила Исааковна немедленно её сняла с крючка и положила перед разгневанным мужчиной, чем даже его слегка смутила. Он приготовился к бою, а бой провалился.
– Ручку, – приказал он и тут же её получил.
Тряся брылями, Николсон изливал свой праведный гнев, пока
– Я до вас ещё доберусь! Мошенники!
– До свидания, – вежливо сказала Людмила Исааковна вслед.
Людмила Исааковна мысленно вычеркнула кандидата в женихи из списка. Она всем предлагала напоследок котёночка, но этому даже за деньги бы не отдала.
– Вот грубиян, – сказала Людмила Исааковна, аккуратно стирая обратной стороной ручки жалобы скандалиста. Ручка была-то о двух концах, лайфхак администратора, до первой проверки.
– Ну, вообще-то я сама создала эту ситуацию, – с сожалением сказала Лена.
– Я вас умоляю, Леночка, он всё равно нашёл бы из-за чего поскандалиться, я таких знаю.
– Да, почерк буйного нарцисса, – глянула Лена в остатки каракулей в жалобной книге.
– Три листа накатал, – пожаловалась администратор, заканчивая стирать каракули.
– Вынос эмоций из тела на бумагу – лучший способ избавиться от гнева, – заметила Лена.
Узнав, что больше никого нет, она с чистой совестью поехала домой. А Людмила Исааковна до ночи использовала халявный служебный интернет, чтобы пристроить котят в добрые руки. Дома её никто не ждал, а Лену ждал ужин с дочкой и очередной сериал.
Глава 2
Питерские хмурые утра не помянул только ленивый. Лена закинула в себя крепкий чёрный кофе, дочь заправилась свежевыжатым овощным соком и овсяной кашей, отчитав маму за неправильный образ жизни. Они были разные и всё-таки они были вместе.
Лена вошла в приёмную, там было тихо. На десять был назначен тот самый Митя Ушаков. Придёт-не придёт? Людмила Исааковна с утра поехала отвозить двоих котят, поэтому Лене самой пришлось кормить кошку-мать согласно инструкции и корму, оставленным администратором на стойке в приёмной. Кошка была приятная, не липла, и не выпрашивала, вела себя с достоинством. С оставшимися при ней детьми кошка была строга. «Людям бы стоило поучиться у кошек», – подумала Лена.
Митя Ушаков пришёл тютелька в тютельку.
– Итак, Митя, давайте сегодня всё же поговорим о вас.
– А разве в прошлый раз мы говорили не обо мне? – удивился молодой человек.
Созависимость – это когда один не мыслит себя без другого, даже если тот второй уже мёртв. Лена не стала этого говорить вслух, а только напомнила:
– Мы закончили на том, что вы были хорошим сыном, отличником. Мама, наверное, вами очень гордилась.
Лена знала, что делает. Нащупав больную точку в прошлый раз, сейчас она нажала туда сознательно, чтобы ускорить процесс и избежать ещё полутора часов панегирика покойной. Следя за реакцией, узнала эту тень, пробежавшую по его лицу, и эту тень она видела на лицах отличников много раз. Ответ знала. Митя весь сжался.
– Если бы. Я так старался!
Хорошие мальчики и девочки были самыми частыми её клиентами.
– Но
Митя, кажется, удивился: откуда знает? Потом опустил глаза. Руки его перебирали салфетку, накручивая, разрывая. Он этого не замечал. Правая половина лица немного, почти незаметно, дёргалась от нервного тика, когда он начал говорить о прошлом.
– Я только что узнала, и не от тебя.
Голос мамы был полон трагизма. Тапочки с помпончиками. Митя поднял взгляд от пола – мама даже дома всегда была одета в платье. Не признавала брюк. Мама держала тетрадь Мити по русскому языку. В тетради была четвёрка.
– У половины класса вообще двойки, – Митя боялся поднять взгляд.
– Ты – не все. Ты носишь со мной одну фамилию, в том-то и вся беда, – мама встала со стула, открыла шкафчик, пахнуло валерьянкой.
– Мама, – было вскинулся Митя, он хотел опровергнуть, но презумпция невиновности не была включена в школьную программу. – Прости меня. Тебе дать воды?
Митя вскочил, но мама уже сама капала себе в хрустальную рюмочку валосердин, наливая из чайника воды, покачнулась, словно теряя сознание. Митя опять вскинулся, но мать предпочла опереться на шкаф. Но мужественно выпрямилась, вытерла слёзы, лицо сделалось бледным и решительным:
– Я уже обо всём договорилась. Перепишешь в чистовик, отдашь Марии Николаевне. Мне пришлось унизиться, чтобы уговорить её принять твою работу, унизиться на виду у всей учительской. Им было приятно. Спасибо тебе, Митенька.
– Мама!
Митя вскочил, схватил за руку, прижаться бы лбом, попросить прощения, хоть на коленях, но мать брезгливо отодвинула его руку и вышла к себе в спальню, закрыв дверь. Мите бы подумать, что матери не обязательно было унижаться перед всей учительской, а отвести в сторонку Марию Николаевну, однако эта мысль не пришла ему в голову. Он дёрнулся в сторону спальни матери, встал перед дверью, услышав оттуда всхлипы. И вернулся за стол. Не будет ему прощения. Четвёрка смотрела на Митю острыми краями, глубоко врезаясь в худосочную впалую грудь. От физкультуры у хворого Ушакова было освобождение.
– Эти четвёрки были проклятьем! Это даже не двойки, которые можно исправить! Понимаете? Для мамы это было вопросом чести.
– Понимаю.
– Я ведь был её визиткой, её лицом, – пояснил Митя.
– Её лицом, – повторила Лена.
Картинка в её голове сложилась. Дальше она могла бы рассказать о нём все сама.
– А чем ещё, помимо оценок, вы старались не огорчать мать?
– Что вы имеете в виду? – дернулся Митя.
– Ну, как складывались отношения с одноклассниками? Вас не обижали за то, что вы сын учительницы, отличник?
– Почему вы спросили? – молодой человек побледнел.
– Так часто бывает, – предположила Лена.
– Да, бывает, – сказал Митя, глядя куда-то за плечо Лены.
– Давай, Ушарик! Вези, лошарик!
В бока ему вонзились ноги здорового второгодника Ивашкина, который оседлал Митю, как лошадку. Митя мычал, но молчал. Он не звал на помощь, какой cмысл. Слёзы капали в дырку в линолеуме. Молчание «лошарика» ещё больше подстегнуло Ивашкина.
– А чего так медленно? Надо его подстегнуть! Егоров! Сучков! А ну-ка!