Не говори маме
Шрифт:
Когда он приехал домой, Галя стирала. Как всегда, когда сгорала от обиды и злости. Стирка, говорят, помогает.
По громыханию тазов, по воплям водопроводных труб Васин уже из-за двери понял, что там — стирка протеста. Глубоко виноватым голосом он сказал:
— Ну чего ты…. Еще не поздно, поедем кататься. Там подруга твоя ждет в машине… — И получил по роже мокрым жгутом, выжатыми детскими штанами.
— Моя, да?
— Не по… нял, — он, виноватый, готов был стерпеть оплеуху, но жена выскочила
Хлопнула дверь ванной. Потом — еще сильней — входная дверь. Дима поплелся на балкон с застывшей гримасой удивления — такое в первый раз. Он видел, как отец садится в машину. Он еще мечтал с ними покататься, но «Волга» уехала, про него забыли.
В красивой лесной местности, куда не доходил асфальт, где машины застревали в полноводных лужах, у Васина была хибарка из подручных матерьялов. Вокруг все обживали дачные участки. В ту осень будущий поселок выглядел как первобытное стойбище. Первые поселенцы, наработавшись за день, отогревались у костров и самодельных печурок.
Майя восхищалась допотопным самоваром и собственноручно повесила подкову на ржавый гвоздь. Васин сдвигал ящики, придумывая, как усадить гостей. Был яркий осенний день. Энцо вышел из леса с девятилетней девочкой — дочкой Майи, они набрали грибов и листьев, и Олечка показывала, как она умеет ходить по бревну, можно и с закрытыми глазами.
— Пускай гуляют, не зови. Надо же им познакомиться. — Майя села на ящик, закурила. — Олька тоже хочет в Италию, а я еще… посмотрим.
— Все у вас будет о'кей. — Васин нахлобучил ветровку по самые брови, занялся самоваром.
— У тебя тоже. Здесь будет вилла «Самовар». Хочешь — проект подпишу? — Майя листала толстый альбом с чертежами и эскизами. — У меня легкая рука, ты знаешь. У Галюни тяжелая, а у меня легкая.
Он вздрогнул; он, разумеется, не рассказал про ту позорную сцену.
— Откуда ты знаешь? — Значит, Галя сама рассказала. Он тихо выругался в капюшон, вскочил, пнул ящик, больно ударил ногу.
— Ну хочешь — я вас помирю? Я могу.
— Ты все можешь. Только зачем? Это начало конца. И конца ему не видно. Вот она уже Димку с нами не пустила. Ладно, перезимуем…
— Ты стал совсем другим.
— Я здесь живу. Как в пещере. Пещерный человек. Завтра пойду на мамонта.
— Я тебе напишу, ладно?
— Напиши, только куда?
Из-за горы досок показались Энцо и Оля, усталые, но довольные друг другом. Майя и Васин сделали веселые лица и хором вспомнили песню:
— «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз…»
Прошло семь лет. Нужно написать это крупными буквами, потому что в нашем городе не сразу заметишь перемены. Тот же трамвай совершает медленный круг, и персонал клиники, где работает Галя, занимает места на конечной остановке. И Галя
— Галина Евгеньевна, вы ее знаете?
— Где? Кого?
— Вот так, девочки, надо ходить. Учитесь спинку держать.
— Да вон, сеньора Касьянова идет. Говорят, она совсем вернулась.
— Ничего подобного! Я знаю, у кого она живет…
— Да я ее сколько раз в городе видела! Мой Колька с ее дочкой…
Завязался бестолковый спор, все уже потеряли Майю из виду, но собрали полное досье, только Галя, вывернув шею, провожала бывшую подругу взглядом, пока та не скрылась за углом.
— …Я не спорю, жила она в Италии, а теперь у нас тоже… Мелкий бизнес…
— Здесь что ли лучше?
— У кого деньги есть — везде лучше! Галина Евгеньевна, а вы уже выходите?
Подъезжали к торговому центру. Галя решительно встала, помахала всем:
— Пока, девочки, все, я в отпуске! Надо что-нибудь убойное прикупить.
— Счастливо отдохнуть! Хорошей погоды!
Но в торговый центр она не пошла, миновала пестрые лавки «Все для пляжа», и задорное выражение лица сменилось беспокойством и сомнением — догонять ли Касьянову?
Майя мелькнула за деревьями и пропала в тихом переулке.
Там была парикмахерская. Старая парикмахерская превратилась в «Салон красоты», там шел ремонт, но, похоже, Майя зашла туда.
Левая половина салона работала, и Галя, задержавшись у зеркала, размышляя, не постричься ли перед отпуском, краем глаза видела, как Касьянова сбрасывает легкий плащ, вот нацепила шляпку на круглую вешалку, и три парикмахерши сразу вспорхнули со своих мест и загалдели вокруг нее. Галя приготовилась к «случайной встрече».
— Сеньора, я первая занимала, — пропищала она, подкравшись сзади, и протянула руки, чтоб прикрыть Майе глаза. — Тебя, конечно, могу пропустить… — Но парикмахерши почему-то дружно засмеялись, и шутка не прошла. — Не узнаешь, что ли? Приехала и не звонишь.
— Да некогда! Жизнь такая, видишь… Кручусь… Постричь тебя? Смотри, как я девочек постригла. — Майя ничуть не удивилась, будто виделись вчера. — Давай, садись, бесплатно постригу, по старой дружбе. Надо щит заказывать и проспект. Ольга вон нарисовала…
Парикмахерши у подоконника разглядывали эскизы. «Очи черные» — разными красивыми шрифтами и глаза, глаза на все вкусы, сто пар глаз и еще много глаз по одному.
— А буквы мне вот эти нравятся
— А глазки вот эти, точно как у Майечки! Она с вас рисовала?
Хор девочек, красивых и рослых, сопровождал просмотр эскизов тонкой лестью и искренним восхищением хозяйкой.
— Может, подкраситься? — Галя наконец уселась в вертящееся кресло. — Наверно, уже много седых? —
Всей спиной она чувствовала, что хозяйка спешит. Но делает исключение по старой дружбе.