Не говорите с луной
Шрифт:
— Нет, — ответил Александр, застёгивая ширинку. — Теперь крайним будешь ты.
— Да? — с наигранным изумлением переспросил коротышка, обходя Левченко и открывая дверь в туалет. — А я думал — занято.
Он постоял пару секунд, заглядывая внутрь клозета, затем отшатнулся, отмахиваясь руками от зловония, как от мушиного роя. Мух же на самом деле не было. В такой ядовитой атмосфере они бы не смогли выжить.
— В хороших домах в такие места ставят слив и вентиляцию.
Хмыкнув, Саша, стал подниматься на холм, поправляя одежду, разгрузку
— Постой, лейтенант! — окликнул его коротышка. Левченко сделал вид, что не расслышал и продолжал идти дальше.
— Товарищ старший лейтенант! Левченко! Саша остановился и обернулся. Малыш стоял на краю оврага и справлял малую нужду. Струя ме
талась из стороны в сторону, рассыпаясь на солнце искристым веером.
— Мне надо с тобой поговорить, товарищ старший лейтенант. По службе. Ты на место Кадаева?
— Вместо Кадаева, — поправил Левченко.
— Пусть будет «вместо», — согласился коротышка. Он говорил, повернув голову набок, при этом не без удовольствия, как было видно, управлял струёй мочи. — Подойди. Не хочу кричать.
Вертолётные турбины выходили на номинальную мощность, и во время разговора приходилось повышать голос. Левченко сделал пару шагов к незнакомцу, удивляясь, как может в таком маленьком человеке уместиться столько влаги.
Не отрываясь от «дела», малыш протянул на руке в сторону Александра расстёгнутый бумажник. Бумажник был на длинной цепочке, одним концов уходивший в карман. На одной половине бумажника красовалась неведомая красивая бляха из белого металла, украшенная незамысловатым эмалевым рельефом, какими–то цифрами и буквами. На другой стороне, под прозрачной плёнкой кармашка, лежало раскрытое удостоверение с фотографией владельца. Александр успел прочитать «майор Супрун Владимир…» и странную аббревиатуру из трёх прописных литер, прежде чем диковинный документ отправился обратно в карман владельцу.
— Здравия желаю, товарищ майор.
Супрун попрыгал, застегнул ширинку и, развернувшись, протянул руку, чтобы поздороваться. Саша поднял свои руки, показывая, что можно обойтись без рукопожатия.
— Гигиена? — улыбнулся майор. — Уважаю. Но я не брезгливый.
— После триппера или дизентерии это обычно проходит.
–
Да? — с демонстративной простодушностью спросил новый знакомый. — Как–то не подумал. Были случаи? Реально?
— Если есть инфекции — значит реально.
— Ты в этом смысле! — улыбнулся майор. — Пусть будет так. Мы, фээсбэшники, люди не гордые.
— «Фээсбэшники»? Мне это ни о чём не говорит.
— Александр лишь сдвинул плечами.
— КГБ? — добавил Супрун.
— Припоминаю. Но…
— Да, теперь так.
— И что от меня ФСБ надо?
— Да, в общем–то, ничего нового: послужить отечеству.
Александр улыбнулся, перекинул автомат в другую руку, развернулся и пошёл к площадке.
— Я этим уже занимаюсь, — бросил он на ходу.
— Да, конечно, лейтенант! — майор быстро его догнал и засеменил рядом.
— Тебя что–то забавляет? — Малый оказался очень наблюдательным.
— Да, товарищ майор. Однообразие.
— Понимаю, лейтенант. Хорошо понимаю. А можно поподробнее?
На последнем слове он взял Александра за плечо и сжал его. Хватка у коротыша была, как говориться, воистину железной. Он остановил Левченко и заставил развернуться к себе, после чего посмотрел на площадку.
— Там у нас не будет возможности поговорить. А у меня серьёзное дело к тебе, Александр Николаевич. Кстати, я видел, как ты ловко справился с Гектором.
— Гектором?.. Не знаю, о чём ты говоришь, майор. Да, кстати, я старший лейтенант.
— Да, конечно, извини. До капитана я тоже был ревнив к своим звёздам. Гектор — это авиатехник на этом «шмеле». Прозвище у него такое.
— Так о чём разговор, майор? Нас ждут.
— Подождут. Без нас не погрузятся и не взлетят. Может, отойдём всё–таки? Шум мешает. Пойдём к садику. Там тенёчек и никто не будет мешать.
Выбора не было. Майор пошёл впереди, Александр следом. И снова он поймал себя на мысли, что непременно хочется наступить на этого коротышку, но остудил свой задор, вспомнив о железной хватке этого человека. В рукопашную с ним лучше не сходиться, а стрелять и сразу, без малейших сомнений.
До садика шли споро и молча. Зашли вглубь. Между деревьев Александру приходилось идти наклонившись. Коротыш же передвигался ловко и быстро, словно шарик для пинг–понга. Иногда лицо Александра оказывалось близко от головы майора, и он слышал тонкий запах одеколона «О ‘Жён», с огорчением осознавая, что от него самого несло за версту потом и лежалым запахом от нового обмундирования.
Майор вывел их к поваленной и высохшей вишенке. Жестом пригласил присесть на кривой ствол.
— Так я вернусь к нашему разговору о службе отечеству.
— Твоя воля, майор.
— Ты не прост.
— Это вопрос или утверждение?
— Пожалуй, утверждение.
— Я уже служу отечеству…
— …которого нет, — быстро ввернул майор, картинным жестом снимая очки. У него были небесно–голубого цвета глаза, казавшиеся на сильно загоревшем лице почти бесцветными, и от этого безжизненными. Собеседника буравили две чёрные точечки зрачков.
— Значит, служу Присяге.
— Или просто служишь?
— Или просто служу.
— Послужи России. Великой России.
— Хм… Майор, у меня даже гражданства нет!
— Это формальность, которую надо заслужить.
— Кому–то формальность, а кому–то заслужить. Не думаю, что это относилось к моим сослуживцам из Беларуси, когда часть выводили в Россию. Значение имела отметка о национальной принадлежности в «Личном деле». И то, что я оказался здесь, также выросло из той же графы.