Не мешайте девушке упасть
Шрифт:
Он смотрит на меня, и в его глазах, несмотря на боль, я с удивлением вижу иронию.
– Болтун! – шепчет он.
Полный финиш! Это мне урок – нельзя сентиментальничать с такой падлой! Иду на кухню, где нахожу – наконец-то хоть что-то нашел! – то, что искал: соль. История о китайском палаче дала мне идею.
– Отличное средство для зарубцовывания ран! – заявляю я и сыплю сольцу на кровавую кашу. Он издает жуткий вопль.
– Нравится, малыш?
Вторую горсть я сыплю в рану на руке. Он извивается, как семейство змей, засунутых в наволочку.
– Где Жизель?
Если
Меня осеняет еще одна идея. Я возвращаюсь на кухню за тазиком воды.
– Если смыть соль с ран, тебе будет не так больно...
– Да! Да! – стонет он. – Воды!
– Где девушка?
– В Везине.
Я не спешу с водными процедурами из боязни, что он прекратит признания.
– Адрес?
– Авеню де ля Гар, дом 11...
– Что вы с ней сделали?
– Ничего! Воды!..
С ума сойти, на что человек готов ради воды.
Я протягиваю ему тазик, но делаю вид, что в последний момент спохватился, и ставлю его далеко от него.
– Зачем вы ее похитили?
– Чтобы иметь заложника на случай, если бы ты вдруг нашел лампочку.
Я и забыл об этой чертовой лампочке!
Достаю ее из кармана «Стрижки бобриком». На первый взгляд это совершенно обычная электрическая лампа.
– Что это за штука?
Он отворачивается и молчит.
– Ладно, я не настаиваю. Скажи, к какой ты принадлежишь организации?
Говоря это, я поигрываю пригоршней соли.
– "Кенгуру".
Я вскрикиваю.
На случай, если вы не в курсе, должен вам сказать, что до войны так называли международную банду, специализировавшуюся на торговле документами. Ее шеф был застрелен из автомата на улицах Чикаго в тридцать восьмом, и с тех пор о банде никто больше не слышал.
Это откровение опрокидывает все предположения, что я строил до сих пор. А я-то думал, что речь идет о деле, так или иначе связанном с политикой!
Придвигаю таз к моему гангстеру. Он берет его здоровой рукой и выплескивает содержимое мне в лицо. Я задыхаюсь. Тем временем он поднимается. Я вижу блеск металла в его руке и пригибаюсь. Нож, брошенный с удивительной ловкостью, вонзается в буфет, вырвав кусок из моего воротничка.
– С Рождеством! – говорю я, и моя пушка с удовольствием выплевывает из себя горячие полновесные маслины. «Стрижка бобриком» добросовестно ловит их своим пузом.
Подхожу к нему. Готов.
– Вот видишь, придурок, мой шпалер еще болтливее меня.
Естественно, он уже не может меня слышать, а жаль, потому что я чувствую себя в ударе. Вспоминаю, как он расстреливал меня в метро. А я бы очень хотел объяснить ему, что не надо рыть другому яму, что ворованное впрок не идет, и что сколько веревочке ни виться... и т. д. Раз уж они так любят пословицы...
Я обыскиваю его и забираю бумажник. Кроме довольно толстой пачки бабок в нем лежат документы на имя Людовика Фару, в том числе водительские права и техпаспорт. Я запоминаю номер его тачки на случай, если она появится рядом: 446 К. N. 4. Этот номер отпечатывается у меня в памяти до конца моих дней. Кладу бумажник и лампочку себе в карман,
И вот я и на улице. Сворачиваю направо. У тротуара стоит машина; ее номер бросается мне в глаза, как рой мух: 446 RN 4.
В ней никого нет. «Стрижка бобриком», очевидно, приехал один. Нажимаю на ручку, и дверца открывается без малейшего сопротивления. Поскольку я человек простой, то без церемоний сажусь за руль.
Давай, милая! Вперед, в Везине!
Глава 8
Сворачивая на авеню Гранд-Арме, я говорю себе, что ехать к друзьям «Стрижки бобриком» с лампой в кармане очень неосторожно. Сказать им «привет» в день знакомства я могу и без подарка. В случае провала моей попытки освободить Жизель эта штука может стать для меня ценным козырем.
Что бы с ней такое сделать? Ехать к себе нет времени, да к тому же это было бы крайне неосторожным поступком.
Я останавливаю машину и принимаюсь размышлять. Если бы были открыты почтовые отделения, я бы просто отправил коробку до востребования на свое имя. В подобных случаях это наилучшая тактика, но среди ночи думать о ней не имеет смысла, вы не находите? Так что же делать?
Я улыбаюсь, включаю двигатель и еду в комиссариат на площади Этуаль. Представляюсь дежурному капралу и отдаю ему завернутую в бумагу картонную коробку.
– Спрячьте ее до моего возвращения. Если я не вернусь через два дня, отдадите посылочку комиссару Берлие. – Я пишу на ней адрес в Везине. – Слушайте, капрал, когда будете вручать ему коробку, то не забудьте сказать, что мой труп, по всей вероятности, зарыт в парке владения, находящегося по этому адресу.
Бедный полицейский обалдел от удивления. Я шлепаю его по спине.
– Не делайте такую морду, коллега, а то подумают, что вы только что побеседовали с вашим прапрадедом...
Я убегаю прежде, чем его челюсть успевает вывалиться изо рта.
За городом движение практически на нуле. Я несусь как метеор. Нантерр проскакиваю на такой скорости, что прохожие принимают меня за вихрь. Дальше Шату и, наконец, Везине с его роскошными виллами. Спрашиваю дорогу у какой-то бабы и через пару минут останавливаюсь перед коттеджем «кенгуру».
Это большой кирпичный дом с башенками на четырех углах, придающими ему шикарный вид. В окнах второго этажа горит свет. Я оставляю машину на боковой улице и подхожу к железной решетке ворот. Они заперты на ключ, и я начинаю их отпирать. Ничто меня так не развлекает, как открывание замков Чувствую, язычок убрался. Мой маленький инструмент для открывания замков просто чудо. Вдруг на ворота бросается гора мяса. Я поздравляю себя с тем, что нахожусь по эту их сторону, а не по ту, потому что это датский дог ростом чуть поменьше слона. В лунном свете я вижу, как блестят его глаза. Этот песик ласков, как бенгальский тигр. Клыки у него крупноформатные, и, когда он вонзит их вам в задницу, сесть вы сможете лет этак через сто.