Не место для людей
Шрифт:
– Это были враги, – глотая слёзы, прошептала Нотти.
Замок будто плечами пожал.
…потоками огня, сотнями пушечных ядер, катящимися по мосту шипастыми машинами, бурей стрел и тяжёлых свинцовых пуль встречал их ненавистный Замок-над-Миром, обитель тиранов и злодеев. Они падали окровавленные, и товарищи сбрасывали раненых с моста, чтобы не мешали проходу, а они всё шли и шли, закусив губы и выкрикивая проклятия, потому что за их спинами были сожжённые города и сёла, опозоренные жёны, умершие от голода дети, растерзанные заживо друзья…
– Кто
Ответа не было, лишь удивление. Он был Замком-над-Миром. Местом силы, средоточием власти. Не от него зависело, как станет править господин Дракон, какие силы возьмёт и как их применит.
Это всё было человеческое. А он был лишь местом, где Драконы обретали силу и решали, какими им быть.
Нотти взяла в свободную руку старую куклу. Так и пошла дальше, в одной руке кинжал, в другой игрушка. Как зачарованная, обошла зал – огромный, неправильной многоугольной формы. Подошла к главной лестнице: широкой, каменной, с полозьями для тележек. Начала подниматься. На середине лестницы лежало белое платье – чистое, не запылённое, её размера. Никаких кружев и украшений, только белоснежный шёлк.
Нотти положила свои странные трофеи, подняла платье, надела. Обуви не было, белья тоже, но почему-то это казалось правильным. Она представила себе, как, стоя на лестнице в этой величественной и мрачной башне, натягивает трусы, и вновь покраснела. А платье – это нормально. Шёлк легко скользнул по телу, будто платье шили для неё.
Или так и было?
Оставляя следы в пыли, Нотти шла дальше. Кинжал в левой руке, кукла – в правой.
– Я тут не бывала раньше? – спросила Нотти.
И почувствовала ответ, уклончивый, смущённый. И бывала, и нет. Была, да не ты. Ты, да не нынешняя. Тут, да не здесь.
– Драконы? – Нотти уже не удивлялась тому, что задаёт вопрос и получает бессловесный ответ. – Это так… могуче… Как могли их победить?
…из-за стен, с внутреннего двора Замка, взмывает вверх исполинская крылатая тень. Ревёт, раскрывая пасть. И поливает узкий мост, идущий к Замку-над-Миром струёй огня, сжигая, испепеляя, разрушая всё – человеческую и эльфийскую плоть, глиняных големов и стальные черепахи осадных машин. Летят в Дракона стрелы, но он вновь дышит огнём – и обгорелые наконечники падают в море…
А потом навстречу Дракону выходит человек. Разбегается, прыгает, взмывает в воздух… лицо его так молодо, но почему-то знакомо… странно, он напоминает Всеволода… Дракон и человек несутся навстречу друг другу и что-то происходит, Дракон будто тает… на мост падают два человека. Тот, атакующий, и другой – с хищным яростным лицом, в чёрных чешуйчатых латах… оба достают из ножен мечи… и нет для них больше магии, есть лишь ненависть и сталь клинков…
– Нет! – закричала Нотти. – Кто тут? Кто тут есть?
Она уже на втором этаже, здесь всё куда чище и приличнее, здесь бесконечные полки с книгами и свитками, стеллажи с сосудами из стекла и камня. Почему-то Нотти знала, что это даже не библиотека и не лаборатория, это архив и запасное хранилище. Которым и положено быть в донжоне.
– Дракон! – выкрикнула Нотти. – Если ты тут… явись! Я не боюсь! Я
Откуда-то из-за полок раздался шаркающий звук. Будто ползёт, перебирая лапами и метя хвостом, здоровенный ящер.
Нотти застыла, прижав к груди куклу и кинжал.
За полками с хрустальными виалами промелькнула тень.
И вышел кряжистый невысокий мужчина. В чёрном халате поверх обычной одежды, в тапочках и с метлой, которую он волок за собой. Был он могуч, будто пивную бочку водрузили на толстые ноги и воткнули в неё оторванные от великана руки.
– Что кричишь… – косясь на Нотти, пробормотал мужчина. – Что шумишь… Нет тут драконов. Не нравится господину Дракону нынешнему это место. Он, почитай, сюда и не заглядывал. Грусть-тоску на него архив навевает. «Спалил бы всё», говорит. Так разве что тут спалишь? Книги, они ведь не горят, милая. А уж история – она вовсе не горит. Можно, конечно, землицей её присыпать да кровушкой сверху залить. Цветочки посадить, садик фруктовый. На крови-то всё в рост прёт. Но история никуда не денется. Прорастёт. Напомнит о себе.
– Кто ты? – спросила Нотти.
– Я? – мужчина ухмыльнулся. – Не узнаёшь, значит… Себя не узнала, и меня не узнаёшь. Учти, значит, и родителей своих не признаешь. Я, милая, тут навроде уборщика. Замок-то и сам может с пылью да крысами справиться, но грустно ему. Мы ведь с ним одной крови, почти что братья. Только он тут живёт, а я… я далеко. Навещаю, пока хозяева в отлучке. Тут подмету, там подкручу, где покрашу, а где гвоздь вобью.
– Ты Обжора, – сказала Нотти. – Я знаю о тебе! Ты хозяин Мира Хаоса! Ты – живая магия!
– Но-но! – Обжора погрозил ей пальцем. – Я не хозяин. Я не хранитель. У Хаоса нет хозяев, у магии нет хранителей! А что поесть люблю и пузо отрастил – так это у меня конституция такая! Поправить бы надо, да никак не соберусь… Ты меня, короче, не обижай, девонька! Мне и в одном-то месте трудно быть в Срединном Мире, а я нынче сразу в трёх обретаюсь!
– Чего ты хочешь от меня? – прошептала Нотти.
И этот простой вопрос вдруг вызвал у пузатого человека приступ ярости.
– Я??? Я от тебя хочу? Ты сюда явилась, а меня спрашиваешь? Равновесие трёх миров на волоске висит, того и гляди всё воедино смешается, а ты ко мне с претензией? Я знаю, что есть, да не знаю, почему! Я знаю, как всё исправить, да не знаю, кого просить! У меня границ да запретов больше, чем на бродячем псе блох! А ты говоришь: чего хочу? Хочу, чтобы всем было хорошо, да не слишком! Потому как если всем да совсем хорошо, такое только на кладбище! Да кто ты такая? Тебя ли я должен был выбрать? А?
Он надвигался на Нотти, медленно поднимая с пола метлу, скалясь не то в улыбке, не то в гримасе ярости.
Нотти с ужасом поняла, что если он дойдёт до неё, то случится что-то страшное. Что-то, чего допустить нельзя. Что она может бежать, но это громоздкое нелепое существо её легко догонит…
И тогда она вскинула руку.
И ударила тем, что сжимала в ладони – прямо в грудь Обжоры. Ударила изо всей силы. С яростью и ненавистью.
Кинжал провалился в грудь толстяка вместе с рукой, преодолев слабое сопротивление, будто перед ней был не человек, а кисель.