Не мир
Шрифт:
Но последнее утверждение было вставлено как не на своё место. Это было скорее неуклюжее оправдание собственной догадки. Парень прищурил глаза и приподнял подбородок, но даже так не сумел побудить никаких эмоций у отца Николая. Караульный, и тот занервничал.
Не произнося ни слова безымянный направился наверх.
В лагере всё ещё было тихо, а Даша также посёрбывала горячую воду, сидя около лениво трещащего костра. Бесформенная тень быстро и бесшумно приблизилась к девушке, только в кругу света приобретая чёткие очертания: величественное атлетическое сложение,
— Расскажи мне некоторые вещи. — получив согласие в виде кивка, парень посыпал вопросы скрипучим шёпотом:
— Почему священников не любят? Что это за люди?
Обескураженная, Даша осунулась.
— Да ну ты не по адресу, наверное. Я не очень религиозна. А с чего ты взял, что их не любят?
— Борисовна сказала, что их массово расстреливали. Что значит религиозна?
Осознав всю запущенность ситуации, она прищурила и без того узковатые глаза и замерла в кивке, прежде чем отвечать.
— Ну я не знаю, как оно на самом деле было. Понимаешь, солдаты ничего не объясняли, просто входили в храмы и уводили священнослужителей. Всё произошло очень быстро и действовали они организованно. Думаю, правду мы уже не узнаем. — девушка пожала плечами, понимая, что не оказалась особо полезной.
…Значит, были приказ и план действий…
— А вообще к священникам никто никак не относился, священник и священник. Люди в церкви ходили, проповеди да молебны всякие слушали. Ну или как это называется, говорю же — не разбираюсь. Вот… Ещё помню, что когда всё это только произошло, священники старых и слабых вокруг себя собирать стали. Всех тех, кто в помощи нуждался. Кто посильнее были — иначе действовали. — Она, наконец, посмотрела на своего слушателя.
— Чем священнослужители в церквях занимались, что это за проповеди и молебны?
Даша улыбнулась.
— Да уж, понимаю теперь, почему ты мою шутку не понял. По задумке и как оно должно быть — это люди доносящие истину до народа, глаголющие слово Господне. — медик зажала кружку между коленями и сделала руками жесты-зайчики. — Что ещё, что ещё? А! Люди им в грехах своих раскаиваются, а они от имени Божьего эти грехи отпускают. Пожертвования в церковь носят.
Она откровенно улыбалась от того, что парень застыл в очередном недоумении.
…Не понимаю… Вседозволенность какая-то… Почему Бог сам не заговорит, если это нужно?… Ещё и платили им…
— У духовников был лидер?
Даша улыбнулась ещё шире.
— Да. Лидер-патриарх, но подробностей церковной иерархии я не…
Здоровяк перебил её:
— А что полезного делала церковь на пожертвованные деньги?
Повисла тишина.
— Не знаю… — врач серьёзно задумалась, приложила палец свободной руки к губам. — Новые храмы строила и на свои нужды. — пожала плечами.
…Совершенно не понимаю…
— А церковь приравнивалась к армии, или это независимая вооружённая сила?
Даша совсем зашлась улыбкой, чуть не смеясь.
— Ты что! Нет конечно. Я думала ты хотя б такое понимаешь… Война, и всё
Объяснение завершилось немым противостоянием взглядов девушки-атеиста и ничего не помнящего, да и вряд ли понимающего, молодого человека.
Прямоугольник окна становился светлее с каждой минутой. В тени, неподалёку от лестницы, стал заметен караульный, которому приказали дежурить на втором этаже, до этого безымянный ощущал его только по тонкой ниточке страха, когда проходил вниз и вверх по ступеням.
Двое сидели молча перед тлеющим костром. Время от времени, редкие вспышки разгорающегося огня освещали их оранжевым светом, словно лики мраморных статуй над пепелищем пожара, ещё не выгоревшего полностью мира.
Где-то в глубине этажа, между палаток, послышался шелест полиэтилена, а потом и лёгкие шаги. Чуть погодя из темноты появилась выкупленная у бандитов девушка. За пару дней она похорошела и ожила
— Доброе утро. — прозвучал знакомый, но теперь более спокойный голос, — О, это ты, спаситель мой! — в рабстве у неё выработалась привычка очень чутко спать, по всей видимости, её разбудил скрипящий на весь этаж нечеловеческий шёпот.
— Доброе ут… — начала Даша, но умолкла, когда с первого этажа послышался истошный вопль караульного:
— Стоять! Я сказал стоять! Стрелять буду!!! — дальше за него заговорил пулемёт.
Второй караульный немедленно бросился на помощь и к длинным пулемётным очередям присоединились короткие автоматные. Уже после первых выстрелов безымянный тоже нёсся к ступеням сломя голову. Опрокинул свой стул, чуть не снёс Дашу и даже забыл оружия. Но не успел он добежать до середины лестницы, как стрельба стихла.
Оба караульных не опускали своего оружия. Для пулемётчика, возникшая угроза быстро оказалась в мёртвой зоне, так что ему пришлось встать над баррикадой, уперев в неё сошку пулемёта. Тяжело дыша, служивый не спускал глаз с пола. Между укреплением и кассовыми аппаратами лежало, до сих пор едва подёргивая пальцами, окровавленное, чуть ли не разорванное, тело.
— Э…э…это же один из наших был вроде… Саня! Ты чего палил?! — обратился перепуганный автоматчик к ещё более обалдевшему товарищу.
— Да ты его видел?! Наши сине-красного цвета не бывают!
И действительно. Там, где тело не было ранено пулей и окровавлено, можно было различить отёчные пятна и лохмотья кожи, болтающийся на голом мясе.
— Не расходуйте столько патронов. — приказал раскатистый бас, но на самом деле, это была попытка отвлечь непривыкших к насилию людей от увиденного.
— Да, а как иначе?! Я в него очередь, а он бежит, ещё всадил — он только спотыкнулся! Поднялся, пеной брызжет и на меня опять! Я сплошную и дал! Лицо бешеное, пятна синие! Да сами посмотрите на него! Я кирпичный капонир чуть не отстроил, когда в свете керосинки бегущее ЭТО увидел!!! — пулемётчика аж дёргало.