Не много ли для одной?
Шрифт:
Шофера пообедали и ушли. Мы одну машину нагрузили к четырем часам, стали вытаскивать трактором и посадили так, что двумя тракторами кое-как вытащили. Последнюю машину закончили, когда уже стемнело. Накатывалась огромная туча, а если нас захватит дождь, то сидеть всем в Тайге.
Подъехали к Барзасу, две машины переехали по мосту, а третья пошла в брод и засела. Сколько не мучались, а без трактора ничего сделать не смогли. Тогда решили, что мы поедем, а Степан останется с той машиной и, как появится трактор, вытащит его. А у меня сердце болит,
Мы приехали, я всех угостила, отправила. Сама легла на полу не раздеваясь. Долго мы разговаривали с матерью, я не знаю, как я уснула. Очнулась, когда Степан заговорил. Как я обрадовалась! С меня свалилась огромная гора.
Теперь надо думать, что сделать, чтобы этот лес пошел на обделку дома. На второй день позвала я механика с лесного склада, который во всем очень хорошо разбирается. Он посоветовал, чтобы я взяла разрешение на обмен леса на шахте и разрешение на распиловку, и за пилораму тоже уплатить.
Все это я обделала, но лес нужно отобрать, а для этого нужны плотники. А тут занятия каждый день. Приду с работы, набегаюсь дома, а приду на занятие, сплю мертвым сном. Я и руки щипаю и губы кусаю, хоть бы не спать, нет, не могу. И что такое, не пойму, то ли уж всякими заботами и беготней переутомила свой организм, или с сердцем совсем плохо, не знаю, но надеюсь, что все пройдет.
Подходит первое сентября, мои сыновья пойдут в школу, а мне хочется им сказать хорошее, жизненное, а поймут ли они, не знаю. Но когда подрастут, то всякое сочиненное мною слово они поймут.
«И если мне удастся вот эту стройку роковую, тогда вздохну я полной грудью и по-другому заживу. Я увлеку в свое стремленье Степана и своих детей, чтоб завести всю обстановку: комод, диван, и шифоньер. Чтоб в залеможно б сесть помягче, картину дома посмотреть. Приятно радио послушать — лишь только б пьянку одолеть!»
Пришли плотники, их трое, посидели, поглядели, стали договариваться. У вас, говорит, нужно срубить два ряда, балки, пол, потолок и покрыть крышу. Эта работа будет стоить четыре с половиной тысячи, притом, обязательно, обед. Я отвечаю: мне нет время готовить, т. к. я ухожу из дому на целый день. Тогда они прямо заявили, что без обеда работать не будут.
Я согласилась, но когда ушла на работу, я не могла найти места. Чтобы маленько успокоить себя, я стала высчитывать, сколько же каждый из них заработает за день. Если они свою работу кончат в шестнадцать дней, значит, больше ста рублей. Утром пошла к Тамаре, узнать, сколько платила ее соседка. Рассказала ей свое горе, а она говорит, не знаю это не дорого. Видит, что я в перемене, вот и успокаивает. Налила мне сливок стакан, наложила варенья, садись, — говорит, ешь. Я отвечаю: не хочу, а она свое толкует: аппетит приходит во время еды. Села я, с полстакана съела сливок и ушла.
По возвращению в станцию встретила плотника. Он рассказал мне, что крыша стоит две тысячи, ряд срубить — двести рублей, балки и потолочные тоже двести рублей, потолок настелить — пятьсот рублей.
Пришла домой, стала говорить Степану, а он матерком: наняли людей, пусть работают, переживем как-нибудь.
Плотники требуют брусики, чтобы набить на балки, а где их взять. Побежала в лесной, договорилась, оттуда за гвоздями в сельмаг, а тут как на грех ногу трет, сняла сапог, обвернула носовым платком и дальше, а с раннего утра привезли шлаку машину, мы ее загрузили за двадцать минут.
Вот уже обед, а у меня во рту ничего не было. Пришла в сельмаг к заведующему, и говорю: будет ли ваша милость, а идти больше некуда. Он смеется: «Была, — говорит, — у меня милость, да к верху взвилась, но что с тобой сделаешь, иди, там продавцы взвешают».
Я вспомнила, что сегодня суббота, я должна плотникам литру магарыча, а денег у меня мало. Ох, горе! Я спросила, скоро ли придет другой продавец, мне ответили — нет. Тогда надо пойти где-то денег искать. Заняла сто рублей. Вернулась я домой с гвоздями и с деньгами.
Степан с ребятами варит, т. к. у него одна рука больная. Я помогла одеться Степану, взяла с собой соседского парня, мы пошли в лесной, а Степан в больницу, а из больницы наказала ему зайти в магазин, купить водки.
Сидим мы в лесном, десятник обещает: вот сейчас, вот сейчас, а у меня в животе кишечник табора играет. Время два, начали пить, за десять минут распили. Машину не дает. Смотрю, возчик стоит, подошла, попросила, быстро скидали и пошли, а возчик повез.
Не успели позавтракать, машина подошла опять за шлаком. Угостила я возчика, шофера, гляжу: воды привезли, — и того надо угостить.
Ребята пришли из школы. «Вы, — говорю, — дети, ешьте и убирайте, а я поехала за шлаком». Нагрузили еще одну машину, как бы хотелось отдохнуть, но баня топится и пол помыть надо. Я успокаиваю: еще только четыре, успею сделать все. Да все и переделала: собрала белье детям, Степану, сварила ужин. Голова стала тяжелая, руки сами опускаются. Собрала остатки сил, вымыла Степана, т. к. у него рука больная, сама обмылась по-скорому и легла, что умерла. Степан будил ночью: «Саша, повернись, ты храпишь сильно», а я как под землей слышу, что говорит, а ничего не понимаю.
Утром встала как после побоев, все болит. Но поболит и перестанет, а дело все же движется.
Дети начали копать картошку. Степан с соседским парнем сарай разламывают, опять платить надо, что он сделает одной рукой!
Вечером меня сменили рано. Я пришла, дети рассказывают, что накопали двадцать семь ведер, Степаша говорит, заготовили плах на потолок. Я их хвалю и сама радуюсь, что дело идет как надо. Не зря говорится: «Глаза боятся, а руки делают». Так и у меня. Потребовался тес на карниз и обрешетку, а распиливать некому: больше половины лесников на копке колхозной картошки, но, спасибо, заместитель начальника шахты повстречался. Я попросила его помочь моему горю, и он помог.