Не могу забыть
Шрифт:
В отличие от нее, Рик любил бывать на людях и получал от этого удовольствие. Отмахиваясь от ссылок на неподходящий наряд, но не предлагая купить ей что-нибудь, Хаббард водил ее в театры, на концерты, в ночные Клубы, рестораны, а по выходным неизменно приглашал на свои любимые вечеринки в загородном доме.
Мона была искренне благодарна боссу и почти убедила себя, что такая жизнь ей нравится.
Имя Брега никогда не упоминалось. С тех пор она видела его всего один раз, да и то мельком. Она садилась в машину Рика и вдруг увидела, что Брст стоит на тротуаре
Заметив ее замешательство, он повернулся и ушел.
Через неделю у Рика был день рождения. Они сходили в театр, а потом отправились во французский ресторан отпраздновать это событие.
После обильного и вкусного обеда, во время которого Мона выпила больше шампанского, чем обычно, Хаббард поднес к губам ее руку и очень серьезно сказал:
– Мона, я люблю вас. Я полюбил вас с первого взгляда. Вы выйдете за меня замуж?
– Признание в любви было нежным, наполненным теплом и искренним чувством. Мона медлила с ответом.
– Если вы скажете “да”, я буду самым счастливым человеком на свете, - добавил он, - и сделаю все, чтобы сделать счастливой вас.
– Да, - наконец вырвалось у нее.
С застывшим лицом, напрягая все силы, чтобы не дать чувствам вырваться наружу, Рик полез в карман, вынул оттуда маленький кожаный футляр и открыл крышку.
Спустя мгновение он надел ей на палец кольцо с бриллиантами и сказал:
– Если не понравится, найдем что-нибудь другое.
Мона посмотрела на свою руку, вспомнила серебряное колечко, подаренное Бретом, и ей захотелось заплакать.
Однако она лучезарно улыбнулась и сказала:
– Прекрасное кольцо.
Но даже тогда в глубине души Мона знала, что не должна была принимать его…
4
Где-то вдалеке прозвучала сирена “скорой помощи”. Мона вздрогнула и вернулась в настоящее. Взглянув на часы, она заторопилась. Физические упражнения ей действительно необходимы.
Лифт плавно спустился на первый этаж, слегка вздохнул и остановился. Дверцы скользнули в стороны, и Мона вышла наружу, как заключенный, почуявший запах свободы. Резиновые подошвы кроссовок, слегка поскрипывая на мраморном полу, несли ее по внушительному, освещенному люстрами вестибюлю “Редстоуна”.
В этот ранний час вестибюль казался пустынным, но едва она подошла к стеклянной двери, как появился ночной охранник в синей форме.
На его морщинистом лице появилась широкая улыбка.
– Доброе утро, мисс Мэрчант, - сказал он и по-отечески подумал, что малышка все еще выглядит слишком бледной и худенькой.
– Доброе утро, Пит. Как ваш радикулит?
– Бывает и хуже.
Пит придирчиво осмотрел ее светло-зеленый тренировочный костюм и шелковистые длинные черные волосы, собранные в хвост. По утрам она казалась пятнадцатилетней, хотя из предыдущих бесед Пит знал, что ей двадцать четыре года, как и его Салли.
– Как всегда, на пробежку в парк?
– спросил он.
Хотя Мона относилась к легкой атлетике прохладно и в зависимости от настроения шла пешком или семенила трусцой, но ответила она любезно:
– Верно.
– Что ж, вы выбрали
Пит не изменил своей привычке, Эта беседа повторялась каждое утро. Менялась только последняя фраза - в зависимости от погоды.
Он придержал створку, и Мона благодарно улыбнулась в ответ. Славная малышка, в тысячный раз подумал он. В отличие от большинства жильцов, она не жалела для него доброго слова и веселой улыбки, несмотря на свою всегдашнюю печаль.
На улице было свежо и прохладно, небо было бледным и невинно-голубым. Дарби-стрит, еще не потревоженная шумом машин, лежала тихо, как младенец в колыбели.
Придерживаясь привычного маршрута, Мона шла быстрым шагом и наслаждалась прохладой. Похоже, день предстоял жаркий. Если не считать промелькнувшего вдалеке любителя бега трусцой, парк принадлежал ей.
Сиделка Рика Кларис - симпатичная черноволосая ирландка - все знала, но молчала. Мона была ей искренне благодарна.
Она инстинктивно чувствовала: если бы Рик проведал о ее отлучках, он сумел бы найти способ положить им конец. С ревнивой властностью, доходящей до паранойи, он стремился к тому, чтобы Мона была рядом каждую минуту.
Мона сочувствовала его страданиям, вызванным болью и досадой от прикованности к креслу на колесиках, и страдала сама, но она очень уставала.
И поэтому ощущала чувство вины и благодарности, когда Кларис время от времени освобождала ее от этого бремени и настаивала, чтобы после напряженного трудового утра Рик оставался один и пару часов отдохнул у себя в комнате.
Однако, когда это случалось, Рик, хотевший, чтобы она все время была под рукой, поворачивался к Моне и властно приказывал:
– Никуда не уходи!
– Не уйду, - успокаивала она его.
От политики кнута он переходил к политике пряника.
– После дневных процедур мы поедем на прогулку.
Но Мона уставала от специально оборудованного лимузина с кондиционером. Она предпочла бы не сидеть рядом с Риком, а ходить пешком, причем желательно в одиночку.
Несчастная Мона гнала от себя эту нечестную мысль. Конечно, все станет намного проще, когда он сможет полностью вернуться к своему бизнесу.
Рик был настоящим непоседой; безделье ограничение активности вызывали у него как минимум досаду. Он мог вспылить в любую минуту, был трудным и требовательным пациентом, и даже неистощимому чувству юмора, которым отличалась Кларис, иногда приходил конец.
Именно поэтому его так обрадовало мнение, высказанное врачами всего несколько дней назад: налицо существенное улучшение.
Хотя Рик вряд ли сумеет пробежать марафон или перепрыгнуть через забор, все же через несколько месяцев боли практически прекратятся и он снова встанет на ноги.
Обычно очень общительный, после несчастного случая Рик не хотел никого видеть, кроме сестры Ивлин и зятя Паоло.
Не желая показываться на людях в “этой проклятой штуковине”, Рик практически не выходил из дому, изменяя этому правилу лишь для ежедневных прогулок в автомобиле. По той же причине он никого не приглашал к себе.