(Не)Мой (Не)Моя
Шрифт:
Но еще были дети: Николь и Рома. У них есть отец, и они оба хотят видеть его каждый день, но… Но больше это невозможно. Этот баланс еще как-то соблюдался львиную долю нашего брака, но потом мать Ники взялась за свои материнские права максимально. Теперь моему Роме придется ждать, когда папа найдет время для него. Это не тычок в сторону Мирослава, это факт. Когда родители не жили вместе, дети лишались максимального времени одного из родителей. Обычно отца. Мир реально очень много работал, ездил в командировки, посещал важные мероприятия. Мы посещали. Теперь
А ведь была еще Николь… О ней как раз думала, сидя у себя в кабинете. Как ни крути, а мы не чужие люди. Я эту девочку воспитывала, мы ели за одним столом, я купала ее и рассказывала сказки на ночь, заплетала косы и дула на разбитые коленки. Мы были семьей. Вполне вероятно, что доля моей вины тоже была в становлении характера Ники. Но уже ничего не исправить: девочка выросла, нужно работать с тем, что есть. Теперь только ее личное желание могло исправить ситуацию с капризами и избалованностью. Единственное, что в моих силах: предложить свою помощь, если, конечно, она ей понадобится.
Именно по этому поводу я вызвала по окончании уроков к себе Николь. Знает ли она, что мы с Ромой ушли? Что сказал ей отец? Как она сама отреагировала? В любом случае, нужно поговорить с ней лично: я не собиралась рвать с ней связи, даже после всех ее поступков, а Ники… Это уже ей решать.
— Вызывали? — Николь, постучав, вошла.
— Проходи, присаживайся, — улыбнулась ей.
Она стянула рюкзак и поставила на пол, затем села на один из стульев за длинным столом.
— Ники, я не знаю, говорил ли с тобой папа, но мы решили… пожить отдельно. Мы сейчас с Ромой живем в моей квартире.
— Папиной, — негромко поправила меня. — Эту квартиру тебе папа подарил.
— Да, ты права.
Мне хотелось ответить колко, что ее мать тоже жила в квартире, подаренной Мирославом, но я решила побыть взрослой и не упражняться в едкости на двенадцатилетней девочке. Николь всего лишь повторяла слова взрослых.
— В любом случае, если тебе что-то понадобится, или ты захочешь увидеть брата, можешь звонить и приезжать в любое время.
— Хорошо, это все? — ей не терпелось уйти из моего кабинета, а смотреть на меня она избегала.
— Не знаю. Может, тебе есть что сказать?
Что я хотела услышать? Самой не ясно. Может, что все было не зря, и эти годы не прошли для нас обеих впустую?
— Ты не виновата, что папа с мамой снова хотят быть вместе. Он любит ее, — посмотрела на меня прямо. — Всегда любил… — отвела глаза, потому что в них на мгновение появилась та девочка, которая долго боялась спать в темноте и прибегала в нашу спальню. Часто именно ко мне. Возможно, она тоже понимала, насколько больно и унизительно жить с мужчиной, который много лет мечтал о другой женщине.
— Хорошо, я тебя услышала, — смысл обсуждать превратности любви с ребенком. — Если нужна будет помощь по учебе…
— Ты не помогла мне с проверочной, — тут же попеняла.
— Помощь и сделать вместо тебя — разные вещи. За помощью можешь обращаться, и не только в учебе.
— Я могу идти, Яна Николаевна? —
— Да, конечно.
Она подхватила рюкзак и буквально вылетела из кабинета. Я только вздохнула. Грустно, но что ни делается, то к лучшему.
Вечером я позвонила няне и предупредила, что не забираю сына из садика. Ключи у Ани уже были, а такси я им вызвала ко времени. Меня сегодня пригласила к себе свекровь.
Агата Владиславовна жила в огромном роскошном доме с кучей прислуги и двумя кудрявыми пуделями. Она отличалась в одежде эпатажным ретро-стилем, была высокомерна и не любила меня. Но к внукам относилась хорошо, уже за это спасибо. Мирослав с матерью общался ровно: говорил, что после смерти отца она слишком сильно пыталась его опекать и контролировать, пришлось отдирать буквально с мясом. Агата Владиславовна жутко обиделась, даже на его первую женитьбу пришла в черном — траур. Но в итоге смирилась и особо к нему не лезла.
— Здравствуйте, Роберт, — меня встретил дворецкий в ливрее. Мне захотелось снять обувь или как минимум надеть бахилы, настолько все сверкало. Но это не принято у «старых денег».
— Прошу, — распахнул дверь. — Агата Владиславовна ждет вас в салоне для чаепития.
Я шла за прямой спиной пожилого Роберта и пыталась предположить, зачем я понадобилась свекрови. Неужели уже знает? Сомневаюсь, что Мир первым делом к мамке под юбку побежал. Скорее уж под другую юбку заглянул.
— Здравствуй, Яна, — свекровь осмотрела меня критическим взглядом. Я приехала после работы, а там я придерживалась исключительно делового стиля. — Ну, рассказывай, почему ты бросила моего сына.
У меня глаза на лоб полезли. О чем она?!
— Я не совсем понимаю, Агата Владиславовна, — даже не присела, потому что свекровь не предложила. Чувствовала себя, как школьница, которую отчитывал строгий директор. Но мне не настолько было это важно, чтобы плюнуть на этикет и развалиться в кресле. Если честно, мать Мирослава вызывала у меня жалость, как бы это ни казалось парадоксальным. Она очень богата, могла позволить себе практически все с самого рождения, даже ее муж, отец Мира, взял фамилию жены, потому что Нагорные в этом городе — главная сила. Но… Агата Владиславовна одинока, и не факт, что счастлива. Я чувствовала, что внуков она любила, но по-своему, поэтому и они к ней не особо тянулись. Мой Рома уж точно бабушку Лену обожал, а к бабе Агате ездил только ради собак. Ну вот так… Я только разводила руками: заставить любить невозможно.
— Присаживайся, в ногах правды нет, — и повернулась к горничной, дежурившей тут же. — Чай и пирожные подай, — и снова перевела острый взгляд на меня. — Почему ты не сопровождала моего сына на вечере у Святослава? Ты была больна? Или Роман? Может, при смерти? Больше причин, оправдывающих твое безрассудство, не вижу.
— Нет, я здорова. Рома тоже. А не пошла потому, что не захотела.
Агата Владиславовна нарочито громко ахнула.
— Ты хоть понимаешь, что своими руками преподнесла моего сына этой актрисульке?!