(Не) мой ребенок
Шрифт:
— Откройте, — требую строгим голосом. — Вы не забыли, что у меня есть ключи?
Уже достаю свою связку и наконец слышу шум отпирающейся двери.
— Здравствуйте, — говорит Мирослава, шмыгая носом.
На ней опять та же старая вязаная кофта с почти оторванной пуговицей. Это специально, чтобы меня взбесить?
Наверное, впервые при виде этой девчонки я не чувствую никакого умиления, мне хочется орать на нее матом. Вовсе не из-за злосчастной кофты, между прочим.
Аборт… ага, как же! Спокойно, Глеб, спокойно…
Захожу
Мирослава спешит следом, начинает лепетать какие-то странные вещи:
— Я работу найду, я как-нибудь вам все верну. Не сразу, но постепенно… — ее голос дрожит. — Глеб Викторович, я вернулась сюда, потому что мне пока некуда идти. Но я как-то встану на ноги, я упорная. Пожалуйста, не выгоняйте меня пока…
— Мирослава, вы про что вообще? — развожу руками.
Только тут замечаю ее красный нос и припухшие веки. Чем она тут занималась последние полчаса? Умывалась слезами? Очень похоже. Только вот я не тот мужчина, на которого действуют женские слезы.
— Будьте добры, объяснитесь, — говорю ей, складывая руки на груди.
Мирослава сводит ладони в молельном жесте и смотрит на меня виноватым взглядом:
— Я знаю, вы потратили на меня кучу денег, но я приняла твердое решение — для вашей семьи ребенка рожать не буду…
От ее слов меня в буквальном смысле передергивает.
Значит, Анжела не соврала про аборт.
Я, честно говоря, надеялся, что это какое-то недопонимание. Видно, зря. Еле сдерживаюсь, чтобы не затрясти головой, настолько не вяжется у меня ее образ и слова, которые она произносит.
Красноречиво осматриваю ее фигуру, акцентируя внимание на животе:
— Вы не находите, что для таких решений немного поздновато? Вы уже беременны, да к тому же подписали контракт.
И тут она задает гениальный вопрос:
— Зачем вам нужен этот ребенок? Я думала, что вынашиваю сыночка для хороших родителей, любящих, дружных, а вы…
— А что мы? — Не понимаю сути ее претензии. — И чем я вас не устраиваю как будущий отец?
В этот момент всегда милая, почтительная Мирослава вдруг упирает руки в боки и даже становится похожей на Анжелу, когда та пытается устроить бунт на корабле.
— Вас дома никогда не бывает! — заявляет она так, будто это худшее из преступлений. — Вы когда отцом собрались быть? Ночью или по выходным? Хотя какие выходные, вы же работаете даже на выходных!
— Вообще не пойму, какое это имеет значение? — строго ее осаживаю. — Я обеспечу ребенка, и это главное…
— Ваша жена не хочет ребенка, как вы этого не понимаете?! — визжит она. — Во время разговоров про аборт я это четко поняла!
— Глупости, Мирослава! — развожу руками. — Вы что-то не так поняли. Совершенно очевидно, что закралось недопонимание…
— Вы что, меня не слышите? Ваша жена не хочет ребенка, я же это не придумываю! А вы слишком заняты, чтобы им заниматься. Зачем он вам?
Ишь какая умная, уже решила все и за меня, и
Однако понимаю, что сейчас мне не нужно провоцировать Мирославу. В крови у нее гуляет слишком много гормонов, чтобы она могла мыслить здраво. Отсюда и истерика, какие-то там недопонимания, психи. Этого рано или поздно следовало ожидать.
Надо как-то постараться найти с ней общий язык.
Снова медленно выдыхаю, говорю так спокойно, как только могу:
— Если вас беспокоит вопрос воспитания, то гарантирую, что найду самую лучшую няню, грамотного специалиста. Мой сын ни в чем не будет нуждаться, я обеспечу ему достойный уход, великолепное образование, дам путевку в жизнь.
Сам собой горжусь, как у меня получилось так спокойно и, главное, продуманно ей ответить. Комар носа не подточит. Я вообще мастер задвигать речи, особенно на работе. Обычно все проникаются.
Вот и Мирослава замирает на месте, хлопает ресницами.
На какую-то секунду кажется, что и она прониклась, но потом мерзавка выдает:
— Вы всерьез думаете, что образование и уход — это единственное, что нужно ребенку?
— Не утрируйте, Мирослава. У ребенка будет все, что нужно для жизни: еда, крыша над головой, одежда, игрушки. Ему не придется лазить по подворотням, голодать и носить рванье. Я позабочусь о нем.
— А кто ему даст любовь? — вдруг спрашивает она. — Уж конечно, малышу не стоит ее ждать от вашей жены, а вам его любить будет попросту некогда. Ему уже нужна любовь, понимаете? Он ведь все чувствует…
Э-э… и что я должен сейчас начать делать? Резко зафонтанировать любовью? Как это возможно вообще, если ребенок даже не родился? Я хочу ребенка, да. Я его жду. Но я не знаю, что во мне должно сломаться, чтобы я вдруг начал изрыгать радугу любви. Я для нее кто? Гребаный единорог?
— Любовь? — невольно усмехаюсь. — Мирослава, вы же это не всерьез, правда? Любовь — это устаревшее понятие, апеллировать им в наше время попросту глупо.
Ее очаровательные брови тут же встречаются у переносицы:
— Кто вам сказал эту чушь? Кто-то ведь сказал, верно? Нарочно такого не придумаешь. Так вот знайте, вам соврали!
Ненадолго подвисаю после ее пламенной речи. В очередной раз за этот бесконечный день выдыхаю, изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не начать орать на беременную женщину. Объясняю тоном, каким обычно разговариваю на работе с испуганными стажерками:
— Мир так устроен, Мирослава. Это не я такой плохой, это жизнь такая, поймите. Мужчины зарабатывают деньги, жены их обслуживают, следят за тем, чтобы ребенок был в порядке. Лично меня такая жизнь устраивает, и мою жену тоже. Устроит она и ребенка, которого вы мне родите… А вы родите! Учтите, я не позволю вам сделать аборт!