Не на ту напали!
Шрифт:
Я бросилась к двери и стала пинать ее.
— Эй, стой! Я же тут задохнусь!
Дверь не поддавалась. Я кинулась затаптывать костер, но разгоревшиеся поленья гаснуть не хотели. Те же, с которых удавалось сбить пламя, наполняли избушку едким сизым дымом. Я уже не видела своих ног, а огонь в очаге пробивался сквозь клубы дыма бледным розовым пятном. Споткнувшись, я упала.
Внизу дышать было немного легче. Дым надо мной напоминал свалявшийся грязный войлок. Казалось, его можно резать ножом. В горле страшно першило, с каждым вдохом у меня все сильнее звенело в голове.
Зажмурившись и задержав дыхание, я кое-как поднялась на колени, в последнем рывке упала головой к порогу и приникла лицом к косяку.
Через пару томительных минут послышался шорох, и сильный удар потряс стену. На меня свалился какой-то чурбан, чудом не проломивший мне череп, и я услышала звук удаляющихся шагов. Стало чуть светлей. Я подняла голову. Над дверью обнаружилась еще одна дыра, служившая, видимо, вытяжкой — дыма стало поменьше, но глаза все равно ело так, что слезы катились градом.
Я уселась на земляной пол. Под правым глазом наливался огромный синяк, ссадина на голове кровоточила.
Ситуация повторяется — опять меня бьют по голове, у меня связаны руки, и против меня опять чудовище. Правда, на этот раз одно. И, кажется, меня собираются насиловать.
Многожильный алюминиевый провод невозможно разорвать и очень сложно перерезать. Даже если есть чем. Зато его можно постепенно, жилку за жилкой, переломить. Для этого его нужно просто несколько раз согнуть туда-сюда. Задача не из легких, если этот провод стягивает вам за спиной запястья. Но делать было нечего.
Я уже почти освободилась от проволоки, стягивавшей мне руки, когда за дверью раздался шум упавшего бревна и дверь открылась. От хлынувшего внутрь свежего воздуха закружилась голова.
«Бармалей» прошел мимо меня, собрал валявшиеся по всей избушке дымящие поленья и снова раздул огонь. Потом он поставил на камни наполненный чайник и повернулся ко мне, расстегивая штаны.
По-моему, он очень удивился, увидев, что я еще одета. Матюгнувшись, он схватил меня под мышки и швырнул на нары. Ну и дикарь!
Однако этот темный абориген оказался не так прост, как могло показаться на первый взгляд. По крайней мере, он что-то слышал про французскую любовь. А может быть, ему просто не хотелось возиться и стягивать с меня узкие джинсы. Достав наконец свое орудие любви, он сунул его мне под нос со словами:
— А ну-ка, покури, лярва.
Если я когда-нибудь отсюда выберусь, запишусь в феминистки. При мысли о том, сколько месяцев не мылся мой Казанова, мне стало дурно. Преодолевая тошноту, я попросила, как могла, ласковее:
— Закрой сначала дверь, мон амур.
— Чего-о?
— Я так не могу. Лошадь смотрит, мне стыдно.
Поистине женское кокетство погубило не одного мужчину. Предвкушавший простые радости секса, «бармалей» слегка опешил от такой наглости. Но, поскольку прямого сопротивления я не оказывала, он решил в дискуссию не вступать и исполнить мой каприз. Он повернулся ко мне спиной и сделал шаг к двери.
Это мне и требовалось. Последняя жила наконец подалась,
В основании черепа у человека есть одна точка, надавив на которую, можно сделать ему очень больно. А когда по этому месту бьет небольшое полено килограмма эдак в три, для него наступает просто конец света.
Я метнулась вперед, целясь своим оружием в затылок моего ухажера. От удара он влетел лбом в закрытую было им дверь и вновь ее распахнул. Что ты будешь делать, опять все нараспашку, никакого интима!
Я втянула тяжелую тушу внутрь и не без труда затащила ее на ложе любви. Ремня от карабина хватило как раз на то, чтобы хорошенько связать ему руки и ноги. Обеспечив таким образом свою безопасность на случай всяческих сюрпризов, я обшарила карманы злодея. Ничего интересного: пачка патронов, кисет с табаком, спички, какие-то железки. А вот охотничий нож на поясе был знатный. Отлично сведенный клинок острый, как бритва. Резная из кости рукоятка изображала сцены слияния инь и ян. Я покачала нож на руке. Хороший баланс. Признаться, мне стоило большого усилия отвести взгляд от «бармалеевой» шеи. Чтобы не испытывать соблазна, пришлось выкинуть нож вместе с карабином за дверь.
Я отошла к страшно дымящему очагу, столкнула с камней чайник и набросала целую охапку лежавших тут же дров.
— Ну, ты у меня покуришь!
Подобрав чурку, затыкавшую вытяжную дыру, я вбила ее на место и вернулась к связанному.
— Когда ласкаешь даму, принято снимать сапоги, козел! — Я пнула напоследок своего несостоявшегося партнера и выскочила из вместилища порока.
Хорошенько приперев дверь, я с опаской подошла к лошади. Она безропотно дала себя отвязать, и после нескольких попыток я оказалась сидящей в седле. Чертовски неудобная поза!
Отпустив поводья, я пустила лошадь шагом. Как я и ожидала, смирное животное направилось в ту же сторону, откуда мы недавно появились. Умная все-таки скотина, не то что некоторые.
Почувствовав через какое-то время запах свежеиспеченного хлеба, я, как могла, попыталась затормозить. Никакого эффекта. Являться в деревню на белом коне пока не входило в мои планы. Пришлось падать, причем лошадь сразу же сама остановилась. Я подтянула ее за поводья к ближайшему дереву и привязала к сухому суку — пока сильно не захочет, не уйдет, а если рванет посильнее, сук сломается, и она освободится.
Начиналось самое интересное — мне нужно было разобраться в том, зачем понадобилось везти сюда Катерину через всю страну. Да и саму ее было бы неплохо увидеть. Что мы будем делать дальше, я пока не представляла.
Из разговора «бармалея» и коротышки я поняла, что здесь творится что-то, чего посторонние видеть не должны. Следовательно, мне нужно это увидеть. А еще лучше — не просто увидеть, а зафиксировать на пленке. У меня будет лишний козырь в борьбе с Хамбургом. Придется делать крюк, обойти деревню и забрать свою камеру. Да и проникать в лагерь противника лучше всего в темноте. Легче затеряться. До захода солнца оставалось еще несколько часов, и я отправилась на место своего приземления.