Не надо оборачиваться
Шрифт:
— Я вам тут настолько мешаю? — изумилась Люба.
— Да как вам сказать, — слегка замялся майор. — Понимаете, здесь у нас собаки. Звери, хищники. Большие и сильные. И своенравные. Могут гостя цапнуть, порвать, а то и вообще к хренам загрызть. Нам это совсем не нужно, уж поверьте. Начнутся комиссии, проверки, а потом выговоры и прочие оргвыводы. Поэтому как только вы отсюда уйдёте, мне станет намного спокойнее.
Сержант пожал широченными плечами, развернулся и куда-то потопал, сделав знак Любе идти за ним. На ходу он так размахивал руками, что она отстала на пару шагов, боясь попасть ему под руку. Он же вдруг решил показать общительность, и завёл разговор.
— Ты, значит, из уголовки? И тебе сука нужна? А мне вот вовсе не нужна, так шеф всё равно подсунул. Ха-ха-ха! Не обижайся, это я так шучу. Точно нужна сука?
— Точно нужна сука, — подтвердила Люба.
— А то один из ваших клоунов, то ли Бардин, то ли Нежный, пустил поганый слух по вашей уголовке. Типа у нас появился пёс по кличке Плейбой, так он любую сучку удовлетворяет так, что ей больше никто не нужен. И потянулись к нам разные сучки из уголовки, краснеют, заикаются, но в конце концов всё-таки говорят, что им нужно. Мы им говорим — фигня это, нет у нас такого пса, и никогда не было, а они не верят, скандалы безобразные закатывают, и грозят нам жуткими наказаниями. А мы что можем поделать? У нас же его по-настоящему нет. Вот такие у вас там извращенки служат.
— Сержант, лет этак с десять назад, когда я первый раз услышала эту байку, она уже была старой, как дерьмо мамонта. Только пса звали не Плейбой, а Ржевский.
— Дерьмо мамонта, — задумчиво повторил за ней сержант. — Надо будет запомнить.
Каждый собачник, попадавшийся им навстречу, считал своим долгом спросить сержанта, правда ли, что тот обзавёлся сучкой. Сержант в ответ смеялся, а потом просил Любу не обижаться. Она всё это время с трудом сдерживала порыв достать из сумочки пистолет и перестрелять всех, на кого хватит патронов. При этом ей каким-то чудом удавалось сохранять невозмутимый вид.
— Вот, пришли! — наконец, сообщил сержант, заводя Любу в какую-то комнату, где на стульях сидели двое мужчин в штатском, а на полу возились две собаки. — Ты хотела погладить суку? Вон та, что спереди и стоит на всех четырёх — это как раз сука и есть, зуб даю.
— Эта вроде бы занята важным делом, — бесстрастным тоном ответила Люба. — Подыщи мне свободную.
— Уведи её отсюда, — попросил один из сидящих. — Одной суки здесь вполне достаточно, вторая — уже лишняя.
— Лады, пойдём в другое место, — не стал спорить сержант и снова повёл Любу куда-то в неведомые места. — Слушай, а чего я твою фамилию никогда раньше не слыхал?
— Я всего третий день тут работаю.
— Погоди, если ты новенькая, значит, это ты своему прежнему шефу отстрелила, ну, это?
— Я, — подтвердила Люба. — Это было совсем не сложно. Хочешь, покажу? — она сделала вид, что полезла за пистолетом.
— Нет, не надо, не надо! — перепугался сержант. — Совсем оно мне не интересно, ну вот ни капельки!
От испуга он, похоже, слегка протрезвел, так что перестал бесконечно петлять по коридорам и привёл Любу в какой-то зал, вроде спортивного, но для собак. Там он подозвал какого-то типа в спортивном костюме с огромной овчаркой на поводке, и что-то тихо ему сказал. Псина уставилась на Любу злобными глазами и слегка приподняла верхнюю губу, демонстрируя сразу и страшные зубы, и готовность пустить их в ход.
— Раз ей так приспичило, пусть гладит, — пожал плечами «спортсмен». — Если не боится, конечно. Только суки могут не поладить, и одна другой откусит руку, так что я своей надену намордник.
— Это он так шутит, — поспешил сказать сержант.
—
На собаку нацепили намордник, по команде «лежать» она плюхнулась на пол, но переворачиваться на спину категорически не желала. Мгновенно образовался круг зевак или, при добром отношении к ним, зрителей. Это были не только юноши и мужчины, но и их собаки, причём очень многие выглядели гораздо приятнее «спортсмена» и его псины. Пока Люба смотрела на них, овчарку уложили на спину. У женщины мелькнула мысль на латыни, которую она изучала в университете, но, казалось, уже давно и прочно всю забыла: «Аве, Цезарь, император, моритури тэ салютант!». По-русски это звучало «Идущие на смерть салютуют императору», или что-то вроде того, так якобы говорили гладиаторы перед смертельной схваткой в присутствии Цезаря.
Люба представила себя отважным гладиатором, присела на корточки и протянула свою гладиаторскую руку к зверю. Собака грозно зарычала, но окрик «Фу!» её немного утихомирил. Шерсть у овчарки была на ощупь совсем не такая, как у Молли — у той мягкая и шелковистая, у этой — короткая и жёсткая, можно даже сказать, колючая. Трогать шерсть она хоть и нехотя, но позволяла, а вот первое же прикосновение к соскам вновь вызвало агрессию. И на этот раз окрик остановил псину, но Люба видела, что готовность собаки подчиняться хозяину, или кем там он ей приходится, уже на исходе, и теперь надеялась только на прочность намордника.
Она провела рукой в сторону живота и нащупала вторую пару сосков. Этого овчарка терпеть уже не стала. Она резко вскочила на лапы и бросилась на обидчицу, пытаясь добраться до горла. Если бы не намордник, ей бы это, несомненно, удалось, потому что «спортсмен», держащий поводок, не то прозевал рывок, не то умышленно дал волю своей псине. Люба, ожидая чего-то подобного, успела выпрямиться и сделать пару шагов назад, но собака двигалась намного быстрее.
Другие собаки, как и их проводники, Люба как раз вспомнила, как они правильно называются, стояли неподвижно и не вмешивались. До «спортсмена», раз десять выкрикнувшего «Фу!», наконец, дошло, что собака не подчиняется его командам, и он притянул её к себе за поводок. Благодаря наморднику Люба не пострадала, если не считать лица, забрызганного пеной, обильно летевшей из пасти разъярённой собаки.
— Всё, цирк окончен! — заорал сержант. — Вали отсюда, девка, пока тебя на консервы не порвали!
Она уже усаживалась за руль, и тут сержант спросил:
— А зачем ты её за сиськи щупала? Со своими сравнивала? Так у тебя намного больше, это с первого взгляда видно, щупать не надо.
— Что-то имеешь против? — осведомилась Люба.
— Нет, наоборот, завидую тому мужику, с которым ты на работе развратом занимаешься. Только не говори, что ты ни с кем, все мы люди, так что не поверю.
— Все на работе развратничают, говоришь? А у вас в отделе тоже женщины есть?
— Ни одной. В прошлом году последнюю уволили. И не надо, от них одни неприятности.
— Понятно. Тогда не завидую тому мужику, с которым ты на службе развратничаешь.
— Что? — взревел сержант, разъярившийся даже сильнее, чем та овчарка.
Люба ничего не стала пояснять, а рванула с места, не дожидаясь, пока мотор прогреется как следует.
Спокойно, не торопясь, Нежный поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру Похабыча. Старик распахнул дверь, выпрямился, расправив плечи, закрыл глаза, да так и застыл на пороге.