Не называй меня по имени
Шрифт:
Но, с другой стороны, как он мог отравить её, если они не виделись, да и она в последнее время проводила дни только со мной. Даже с Владом не виделась. Я закапаю эту мразь, что отравила Мишель. Она будет есть землю ртом. Ненавижу!
Неожиданно дверь операционной открылось и вышел врач в белом халате и красными руками, по-видимому, в крови Мишель. Сердце пропустило удар.
Не мешкая не секунды подлетаю к нему.
— Доктор что с ней? — тут же начал расспрашивать.
— Кем вы ей приходитесь? — начал серьёзно, но я вижу в его глаза боль и усталость.
Для каждого
— Жених, — не раздумывая ответил.
Да, жених, а если всё будет хорошо, в скором будущем буду мужем. Какой к чёрту “если” … Всё будет хорошо. Я верю! Я молюсь! Дай ей, Боже, выжить! Не отбирай у меня мою девочку. Спаси. От всех бурь укрой.
Мужчина тяжело вздохнул, сдавил указательным и большим пальцем переносицу и мрачны голосом проговорил:
— Она в коме…
Это всё, что я слышал в ушах. “Она в коме… В коме… Она…”. Мишель.
Ноги совсем не держали. Я упал на колени, стискивая до хруста в пальцах голову и на всё здание закричал не своим голосом.
Глава 28
Марк
Каждый шаг даётся мне всё больнее и больнее. Подхожу к комнате со стеклянным большим окном. Там за тонким прозрачный стеклом лежит моя девочка. Прижимаюсь лбом к холодной гладкости, выдыхаю рвано, тяжело, задевая все струны, опаляя стекло паром. Оно потеет, закрывая от меня Мишель.
Прикрываю глаза. В ушах отдаёт болью сердца, заглушить которое не в силах. Оно кричит, рвётся к моей девочки. Прикасаюсь ладошкой к стеклу, прошу проснуться малютку. Открыть глаза. Посмотреть и улыбнуться.
Меня бьёт отчаяние, сносит волнами боли. Я не могу ничего сделать и это меня убивает, калечит мою душу. Я могу только лишь смотреть через стекло на неё и молить всем Богам мира, чтобы она проснулась.
Чувствую, как касается маленькая ручонка моего плеча и меня окутывает злость, ненависть к этому человеку. С силой стискиваю зубы, чтобы не наговорить лишнего.
— Марк, что ты здесь делаешь? — слышу тихий голос Киры, а меня выворачивает от этих звуков. Я хочу тишины, хочу одиночества рядом с малюткой, со своей Мишуткой. Она почувствует меня, услышит и проснётся. Обязательно проснётся.
Какого чёрта она тут делает?! За всё то время, что она здесь к ней не пришли ни родители, ни родная сестра. Что за твари живут на свете? Как так можно относиться к родному человеку, к человеку в котором течёт твоя кровь? Люди хуже зверей.
— Убирайся, — говорю с нажимом, чтобы она поняла, что ей здесь не рады.
— Какого чёрта ты здесь делаешь, я тебя спрашиваю? — начинает заводиться и меня накрывает. Я поворачиваюсь и с силой сжимаю её предплечья.
— Убирайся, я сказал! Что ты не поняла из моих слов?! — не сдерживая себя ору. — Это всё из-за тебя, Кира! Из-за тебя она тут лежит, борясь с жизнью. Если бы не этот договор, я бы не за что не женился на тебе, слышишь?! — отталкиваю её от себя.
Девушка врезается спиной в стену. Со всей силы ударяю кулаком возле её головы. Кира вздрагивает, вся съёживается.
— Убирайся!
Больше не сказав ни слова поворачиваюсь вновь к окну и делаю шаг к двери. Хватаюсь за ручку, тяну вниз, открывая эту чёртову дверь.
Сердце
Падаю на колени возле кровати Мишель. Осторожно беру её худенькую ручонку в свои большие, подношу к губам и целую. Пробуя на вкус кожу, которая пропиталась медикаментами и больницей, но она всё так же махнет лесными ягодами и моей ранней весной.
Ручки холодные, ледяные, белые, словно она не живая статуя.
В голове всё так же звучат слова врача:
— Яд проник слишком глубоко в неё, лишая её всякого движения. Последняя доза была губительная не только для неё, но и для любого другого человека. Передозировка. Если бы вы обратились сразу, как ей стало плохо, можно было бы спасти, сейчас же, нужно надеяться на лучшее…
“Надеяться на лучшее…” — эта фраза крутиться в голове каждую секунду, прокручивая раз за разом.
“Яд… Передозировка…” — до сих пор не могу поверить в это. Кто её так ненавидит, что сотворил такое?
Я найду каждого, Мишель и он поплатиться за всё. За каждую боль, съедающую тебя, за каждый болезненный вздох и рванный выдох. За яд в твоей крови. Я уничтожу его, ты только поправляйся малютка.
— Вернись ко мне, — шепчу онемевшими губами, целуя тыльную стороны её руки. — Я люблю тебя, Мишель. Вернись! — голос срывается, и первая слеза падает на белую поверхность.
Аккуратно сжимаю её пальчики, подставляя к своему лбу.
Моя девочка лежит, хрупкая, такая маленькая, что сердце сжимается, трудно дышать, видеть её такой. Сколько я здесь? Сутки, двое, трое, а может неделя? Я не помню. Не помню даже какое сейчас время суток. День или ночь. Всё смешалось воедино. Только Мишель стало моим ориентиром, моим маяком за который я держусь, не позволяя себе сломаться и уйти в отчаяние.
Моего плеча вновь касается чья-то рука, только в этот раз она большая, тяжёлая. Она сжимает моё плечо.
— Уйди, — прошу тихо, но так чтобы меня услышали.
— Марк, нам нужно поговорить, — в такт со мной произносит Кир.
— Не сейчас. Сейчас я хочу быть с Мишель. Я ей нужен.
— Марк, это срочно. С девушкой ничего не случится. Она в больнице, — уже с нажимом говорит друг.
— Хорошо. Дай мне десять минут, — я прикрываю глаза, целуя всё так же холодную руку любимой, которая по не многу в моей согревается.
Слышу, как за Красиловым закрылась дверь. Погодя ещё пару секунд, приоткрываю глаза, прижимая руку любимой к своей груди тихо заговорил.
— Любимая моя девочка, прости меня… Прости дурака, что не смог тебя уберечь, что не защитил. Позволил отравить, причинить боль… Родная, я готов понести любое наказание, только ты вернись ко мне. Вернись, любимая. Я без тебя не могу, не хочу, — стал покрывать всю руку лёгкими поцелуями, призывая вернуться ко мне. — Я жду тебя, Мишель. Жду и молюсь всем Богам за тебя! Я люблю тебя, — приподнимаюсь, не отпуская её пальцы из своих. Прикрываю глаза и целую в сухие губы малютки. Задерживаю на пару секунд, а в следующий миг отстраняясь.