Не обижайте женщин. Часть 2

Берсень Радомира

Риоззо покачал головой и обратился к дочери:

– Что же, доченька, тебе ведь когда-нибудь нужно выйти замуж. Я уже стар и не буду жить вечно. Должен быть мужчина, который позаботится о тебе. Что скажешь? Нравится ли тебе этот человек?

Девушка снова опустила голову и робко кивнула. В следующий миг, перестав владеть собой от волнения, она взбежала по лестнице, оставив мужчин одних.

– Что же, – важно заявил Риоззо, наливая себе кофе из кофейника, – думаю, тут и говорить нечего. Другой партии у нас нет, думаю – и не будет. Я рад, что моя дочь окажется женой любящего ее человека. Я готов благословить

ваш брак, но вы должны мне хоть немного рассказать о вашем состоянии.

– О, тут и рассказывать особо не о чем, – Штайнманн сел и потянулся за кофейником, – думаю вы слыхали о семье Штайнманнов? Мой отец, да будет ему небо вечной обителью, был весьма богат в свое время, но под старость увлекся биржевыми сделками с высокой степенью риска и прогорел. У меня есть старинная фамилия, которую я с гордостью дам вашей дочери. И собственное имение, пусть и немного обветшалое, но к свадьбе я прикажу сделать ремонт.

– Есть ли у вас земли или какое-то производство? Какие-нибудь ценные бумаги или инвестиции?

Штайнманн пожал плечами с деланной стыдливостью.

– Если вы полагаете, что я недостаточно хорош для вашей дочери – это будет справедливо. И если вы мне откажете, я пойму это и смирюсь, но даже тогда не перестану ее любить. Верьте мне, это чувство накрыло меня в тот же миг как я увидел вашу дочь впервые. Альфред, сказал я тогда себе, ты можешь видеть других женщин и даже восхищаться ими, но вряд ли ты уже кого-нибудь полюбишь с той же силой души.

Риоззо вздохнул, повисла долгая тягостная пауза. Козимея спряталась на втором этаже, и это даже было к лучшему. Не следовало разочаровывать бедную девочку. Ей уже пошел четвертый десяток и вряд ли найдется кто еще предлагающий ей руку и сердце. Она уже считается старой девой, вдобавок, бедняжка отчаянно некрасива и прекрасно понимает это. А этот человек, кажется, любит ее. Почему бы не дать своей дочери вкусить обыкновенного женского счастья? В конце концов, выбора все равно нет.

– Что же, – с тяжким вздохом заговорил Риоззо, – чтобы вам не пришлось испытывать стеснения, я дам денег на свадьбу и займу на ремонт вашего имения. Возможно, дам взаймы и еще немного, на первое время, но вы должны будете открыть свое дело или как-то иначе поправить свое состояние. Я не потерплю, чтобы моя дочь жила в нищете.

– О сударь! Вы сделали меня навеки счастливым! – Штайнманн вскочил и принялся трясти руку будущего тестя, попутно уронив свою чашку и залив скатерть кофе. Но он не обращал на это внимания. – Сотня, нет, тысяча, нет, миллионы благодарностей! Вы не представляете, насколько я счастлив, насколько я люблю ее!

Свадьба была проведена вскоре после Рождества. Она была скромной, но дорого обставленной: с миленькими детишками, одетыми в ангелов, разбрасывающих лепестки, и залом, арендованным в дорогом ресторане. Вскоре Козимея переехала жить к мужу. На деньги ее отца старый особняк Штайнманнов был приведен в более-менее приличное состояние.

Однако вскоре после свадьбы муж перестал называть ее ласковыми словечками и совершенно переменил обращение. Он жил на широкую ногу, швыряя деньги тестя направо и налево, при этом постоянно уверяя того, что сделал хорошее вложение и вот-вот получит дивиденды.

Риоззо, знаменитый в аристократических кругах композитор, постоянно вращался среди именитых людей. Он был записным

светским львом, не пропускавшим никакого события, где собирался весь цвет общества. Вдобавок, на каждом мероприятии его обязательно уговаривали сыграть что-нибудь из новенького или немного поимпровизировать, что он всегда делал с превеликим удовольствием, для виду немного посопротивлявшись. Он был на короткой ноге со всеми значимыми людьми города и Штайнманн с удовольствием этим пользовался, как бы невзначай представляясь им на правах члена семьи. Все это, безусловно, и было его целью, ради которой он женился на бедняжке Козимее. Дома он прямо насмехался над ней, называя ее пугалом, от которого даже старые вороны в обморок попадают. Он изощрялся в прозвищах, которые использовал, общаясь с ней. Бедная женщина частенько плакала, запираясь у себя в покоях. В общей же спальне ее муж не появлялся. Он говорил, что ему недостает духа, чтобы лечь в одну постель с таким чудовищем и для того, чтобы когда-нибудь завести детей, он непременно прежде напьется как следует. На самом деле он боялся, что появившийся на свет отпрыск лишит его права на деньги, которые Козимея должна будет унаследовать после кончины отца. Все это очень ранило нежную и скромную душу Козимеи. Она искала способы порадовать мужа: выпрашивая у отца значительные суммы, якобы для себя, покупала ему наряды и редкие лакомства, всякие безделушки, которые наполняли дом, пыталась быть ласковой и покорной – как ее учил духовник. Но все это было напрасно. Штайнманн охотно принимал от нее дары, а после изводил насмешками и колкостями, часто доводя ее до слез. Дошло даже до того, что однажды она застала своего мужа с полунагой горничной в объятиях, но ей не хватило духу уволить соперницу. Впрочем, та вскоре уволилась сама, а на ее место пришла дородная немолодая дама, что несколько успокоило Козимею.

Но однажды ее жизнь обернулась бесконечным кошмаром, который вошел в их дом вместе с Штайнманном, весело насвистывавшим какую-то оперетку. Он заставил жену тщательно отряхнуть щеткой влагу со своего пальто, после чего снял его с себя. Расправил руками щеголеватый фрак и Козимея заметила, что один манжет чем-то испачкан. Желая угодить мужу, она тщательно отряхнула его и уставилась на свои пальцы, которые были испачканы чем-то нежно-розовым. Слишком ярким, слишком чистым, чтобы быть обычной грязью.

– Что это? – Спросила она неуверенным голосом, поворачивая свою руку так и эдак. Розоватая пыль ввела ее в ступор.

– Это? – Как-то слишком уж небрежно ответил ей Альфред и оттолкнул руку Козимеи в сторону. – Должно быть румяна. Подумаешь. Ты хорошо отчистила их?

Румяна. Но она не пользуется румянами. Козимея вообще не прикасалась ни к какой косметике, считая, что таким пользуются исключительно непотребные девицы и актрисы, которые, впрочем, не слишком отличаются от тех самых девиц. Она почувствовала себя окаменевшей и разбитой одновременно.

– Откуда же …, – начала она, но потом осеклась. Ведь и так все ясно. Он завел себе … девицу.

– Ну да, – словно откликнулся на ее мысли Альфред, веселый как весенняя пташка. – У меня есть любовница, дорогая. Думаю, тебе проще сразу смириться с этим. Не могу же я выходить в свет с такой курицей как ты? Меня должны окружать только юные элегантные девочки, если я хочу добиться успеха в высшем свете.

Конец ознакомительного фрагмента.