Не обожгись цветком папоротника
Шрифт:
Еремей молча ждал. Тот тоже долго смотрел на парня.
— Здесь не пройдёшь. Ступай за мной.
— А девушка? Здесь недавно была девушка. Она где? Она прошла?
— Идём, — повторил «вожак», не обращая внимания на вопросы Еремея. И тому осталось только повиноваться.
Шли молча. Впереди «вожак», далее Еремей любовался гладкой волчьей шерстью: волосок к волоску, сзади приблизились сопровождающие. Еремей мельком оглядел их. Ну, как он и предполагал: лица неприветливые, спокойно-равнодушные, глаза холодные, волчьи. Вот в
Еремей отвернулся, стал смотреть по сторонам, пытаясь обнаружить следы Василисы, но впервые за эти недели не увидел ничего.
71
— Всё, больше не могу, — Ёра упал на траву под какой-то зелёный куст рядом со своим другом.
Малой лишь промычал в ответ что-то невнятное. Впрочем, Ёра не стал переспрашивать. И так всё ясно. Сил нет отвечать, вот и мычит его друг.
С раннего утра, едва показывалось солнце, начинался покос. «Коси, коса, пока роса!» — приговаривали довольные мужики и приступали к работе. Ёре и Малому в этот год впервые довелось выполнять мужские обязанности: косить. На радостях накануне не могли уснуть, всё представляли, как у них ловко будет получается, на деле получалось лишь несколько часов. Потом просто терпели. И вот — долгожданный отдых. Сил нет идти к шалашам, упали под ближайшие кусты.
— Это ещё хорошо, что Полудница не разрешает работать, — наконец промолвил Малой.
— Ну да, — подхватил верный друг, — а то мужики до ночи бы косили.
Малой сел и оглядел бескрайний луг. Всюду копны и стога. Свежескошенная трава сохнет на знойном солнце, людей не видать — попрятались.
— А ты видал её?
— Кого? — сел и Ёра. — Полудницу? Что ты! Задаром не нужно мне её видать.
Малой задумчиво посмотрел вдаль. Легко представилась огромная женщина в белой рубахе, с длинными распущенными золотыми волосами. Вот идёт она между валами, и, вроде, не видно, как шагает, словно плывёт. В руках серп. Только он вовсе не для работы предназначен.
— Если хочешь знать, — продолжил Ёра после раздумья, — с ней повстречаться — гиблое дело. Ещё, если у неё доброе настроение будет, может отпустить, а то загадки начнёт загадывать. Только те загадки нельзя и разгадать, больно мудрёные. А, если разозлится, всё, голову отдерёт мигом. Так что её видать у меня нет никакого желания.
— Попить бы.
— Пойдём к нашим.
Ребята встали, побрели под знойным беспощадным солнцем. В глазах рябило.
— Глянь-ка, никак кто-то скачет?
— Да не один. Либо, что случилось?
По дороге, поднимая пыль, неслись быстрые всадники.
— Побежали!
И куда только усталость подевалась! Понеслись между валами и стогами, не уступая в прыти лошадям. Вот только пыль не поднимали, за отсутствием таковой. Но всё же немного опоздали.
Народ собрался, все забыли про полуденный отдых, обступили приезжих, слушали, раскрыв рты.
Малой с Ёрой, красные, потные, согнулись
— …того наградит богато, княжескую казну не пожалеет.
— Слыхали давно уж, что дитё князя похитили. Невжель ещё не нашли? — спросил старый дед Кочерыжка.
— Не нашли. Но найдём. Всю землю-матушку обыщем, а найдём.
— Да земля-то, поди, большая, а дитё… А сколь ему годочков-то?
— Годок только исполнился.
— Батюшки, — всхлипнул жалостливый бабий голос, — махонький какой. И какой же супостат на княжескую кровинушку позарился!
— Ну, прощевайте. А коли что услышите, сразу дайте знать.
— Да как же, как же. Сразу ходоков в город пошлём. Только вот услышим ли? Злодеи, поди, не дураки, чтобы показываться добрым людям.
— Милаи, погодите, кваску холодненького отпейте! — бабы стали совать верховым кувшины и узелки со съестным. И когда только успели подсуетиться-приготовить!
— За это благодарствуйте, бабоньки, — повеселели верховые и стали угощаться, не слезая с седла.
— На здоровьица, — обрадовались и бабы, что угодили.
— А вот, скажите, добры молодцы, — вновь раздался чуть дребезжащий от старости голос Кочерыжки, — а служил ли у князя, с вами, или, можа, так слыхали про такого — Еремей!
— Еремей? — переглянулись добры молодцы, — какой Еремей? Еремеев, наверное, много на свете белом. Какой вам надо?
— Наш сельчанин, с Берёзового Кута. Ну, отца его мы не знаем, мать его зовут Пырей, а самого кликали Волчья Лапа.
Молодцы вновь переглянулись, посерьёзнели.
— Товарищ это наш, друг верный! Служил у князя, да и сейчас служит. Прощевайте, земляки нашего друга Еремея! Авось, увидимся…
Поздно вечером в небольшом, неказистом и чуть косоватом шалаше, стоящем немного в стороне от остальных, происходил тихий разговор:
— Что думаешь?
— Не знаю. А ты?
— Я думаю, что это всё странно.
— Ещё бы! Детёнок у князя пропал, а в лесу как раз детёнка прячут.
— Надо сказать кому-нибудь.
— Надо, только ты запомнил дорогу?
— Как будто.
— И я как будто. А если не найдём? Или они уже на другое место перешли?
— Тогда по шеям можем получить. Скажут, что брехуны.
— И делать нечего.
— Надо проверить.
— Точно! Дорогу поищем, посмотрим, что там делается, а потом и скажем.
— А то и сами можем детёнка украсть.
— У них? Ты что?
— А что?
— Ну, можем, наверное. А куда его денем?
— А в город к князю отвезём.
— Мы?
— А что?
— А как мы с ним сладим?
— С детёнком?..
В наступившей молчании стали отчётливо слышны уютные летние ночные звуки: стрекотание насекомых на разные лады, шелест листвы, отдалённые песни и визг молодёжи, у которых после трудного дня неизменно открывалось второе дыхание.
— Ну, их кормить надо.