Не обожгись цветком папоротника
Шрифт:
…Когда перехожие вернулись из бани, хата отца Прокопия была переполнена. Слух о паломницах, вернувшихся с самой Палестины, облетел все христианские дворы, и каждый хотел своими глазами увидеть этих женщин. Настоящие ли они? И чем отличаются от обычных людей?
Оказалось, настоящие. И с виду обычные. И посыпались вопросы.
Рассказчицы из них были неплохие. А по пути домой, им столько раз пришлось повторять истории своих похождений, что речь текла по проторённому руслу, бабы ловко чередовались, давая друг
К позднему вечеру глаза их стали закрываться, и народ понял, что пора по домам. Стали расходиться. Глеб с отцом Прокопием вышли провожать. В избе остались лишь женщины.
Василиса с Яриной стали стелить на лавках постель.
— А, что же, Василиса, помнишь ли ты свой наказ? — спросила тётка Груня.
— Помню. И вы не забыли?
— Нет, не забыли. Наказала ты, чтобы спросить у мудрого человека, как жить и радоваться. И быть благодарной даже за невзгоды.
— Спросили? — Василиса оставила приготовления, села на лавку и выжидательно посмотрела на женщин.
Ярина тоже заинтересовалась, села рядом с сестрой.
Адарка прыснула смехом:
— Ну и как ты теперь будешь выкручиваться? — спросила она у товарки.
— А как есть, так и скажем, — спокойно ответила тётка Груня. — Казалось, вроде такой простой вопрос, а вот ответ на него и не сыщешь. Много мудрых людей встретили. И по дороге, и на Святой Земле, и не каждый скоро отвечал. Да и ответы были разные.
— По мне, так, чтобы всегда радоваться, надо с песней в душе жить. Ну, не прямо, с песней. Можно, с шуткой. Весело. Других не огорчать и самой нос не вешать.
— Ишь, ты — проснулась, — усмехнулась тётка Груня, глядя на оживившуюся Адарку. — Только что носом клевала, а тут радость разбудила.
— А ты, тётка Груня как думаешь?
— Думала уже, — женщина задумалась, затрудняясь с объяснением. — Надо быть благодарной. За всё. Бывают люди, им даёшь, а они в ответ — мало. Им ещё даёшь, а они — не так. Следующий раз им и не хочется давать. Потому что — неблагодарные. А которые благодарствуют, да поклонятся на твоё добро, тем и ещё не жалко добавить. Вот таким-то радость и сыплется на их благодарные головушки. Это я так думаю.
— И, опять же, бывает радость, когда другим что-то хорошее делаешь. Специально. Не замечали? — Адарка оглядела присутствующих. — Да замечали, — засмеялась, — по глазам вижу.
— А мне ещё кажется, — медленно произнесла Ярина, — что радость робкое и уступчивое чувство. Только что она была в душе, но тут кого-то обидел или подумал плохо — и ушла сразу радость. И нет её. Поэтому её надо беречь… Не гнать…
— Наверное, каждый радость находит сам, своим путём, — подумала вслух Василиса.
— Ох, девки, хорошо с вами. Радостно!
128
— Айка, сынок, где ты это взял? — Домна забрала у малыша
— Та… — добросовестно показал Айка под ступеньки крыльца.
А потом полез туда и вытащил ещё много всего.
— Малой! — крикнула Домна.
— Что? — отозвался тот от поленницы.
— Твоих рук дело? Почему Яринины вещи тут валяются?
— А я почём знаю? — возмутился Малой.
Домна пошла в дом, задумчиво рассматривая ленты, гребень, височные кольца.
— Тиша, ты…, - и тут Домна поняла, что Тиша сможет всё объяснить. Потому что Тишин взгляд перепуганно метнулся от рук матери к её лицу и опустился долу виновато. Она так и не придумала, куда деть то, что тогда преступно добыли с Хылей в старой Пыриной хате. Так с лета и лежало всё под крыльцом.
— А ну-ка, дочка, пойдём поговорим.
Домна, чтобы никто не побеспокоил, повела Тишу в девичью горницу, которая в последнее время всё чаще пустовала.
— Рассказывай, — приказала мать, когда уселись на лавки.
— Откуда начинать? — вздохнула Тиша, затрудняясь с началом.
— Откуда захочешь, я пойму.
…Разговор получился долгий. Ничего не забыла Тиша. Рассказала про услышанный Хылей ночной заговор Агнии в старой хате, и про то, как на следующий день они вдвоём разгромили ведьмино логово, про странную перехожую тётку Луку и иголку в голове, про то, как Хылю вылечил неведомый Гора, но потом она едва выдержала невыносимые боли в горящий ногах, про то, что, узнав об оставшихся двух днях жизни Глеба, она ползала по селу, пытаясь найти помощь и, не найдя никого, сама поползла в лес помогать…
Домна слушала молча, но в конце не выдержала, опустила лицо в Яринины ленты и горько-горько заплакала.
— Матушка, родная, не плачь, — испугалась Тиша, бросаясь к матери. Она и не помнила плачущую мать.
— Ничего, ничего, доченька, я уже успокоилась.
Они прижались друг к другу и замерли…
— Только знаешь, что удивительно, — немного погодя медленно произнесла Тиша.
— Что? — чуть отстранилась Домна и посмотрела в глаза дочери.
— Мне кажется, что Хыля забывает про иголку.
— Как это?
— Ну, летом, например, она в подробностях всё рассказывала. Потом как будто смутно вспоминала. Когда тётка Кисеиха укололась иголкой, которая торчала между брёвен, я сразу подумала, не Хылина она? А Хыля забыла про неё, думала, что дядька Гора унёс её с собой. А я точно помню, что иголка в стене осталась. А теперь Хыля думает, что вовсе не было иголки. Просто она болела, а перехожие её вылечили. Как так, мамочка? Я боюсь Хыле напоминать.
— Не напоминай. Забывает, значит так надо, значит для неё это правильно. Эта девочка столько пережила, что просто в голове не укладывается. Мы тоже никому не скажем, кроме отца. Пусть эта будет наша тайна.