Не обожгись цветком папоротника
Шрифт:
– С тятенькой мы нынче из городу вернулись. Гостинцев привёзли невиданных, ткань заморская на сарафан, ажно горит. Народу в городе, Домнушка, тьма. Самого князя видала… И Еремея тама видала…, – Лябзя скосила глаз на свою спутницу, желая видеть её реакцию. А смотреть и вправду было на что. Домна резко остановилась, словно наткнулась на невидимую преграду, побледнела. Лябзя молчала, наслаждаясь произведённым эффектом.
– Что… он…? Он в городе?
– Да, в городе. Видела его, как тебя вижу, лопни мои глаза, коли вру.
– Разговаривали? Как он?
– Ой, я ж забыла! Ой, побегу домой, кабы чего не случилось… забыла… поросят закрыть.
Домна ошеломлённо смотрела вслед. Мысли вихрем проносились в голове. Еремей нашёлся. Это хорошо или плохо? Надо Василисе это знать или лучше нет? И что он делает в городе? Вот Лябзя, ну погоди у меня! Я у тебя всё выпытаю. Ишь, нашла потеху, людей дразнить. Как бы Василисе не ляпнула. Надо спешить.
Малой шёл на пастбище. Да плёлся еле-еле, а не шёл. Страшновато было встречаться один на один с дедом Яшмой, пастухом. Всем известно, что дед Яшма колдун, и водит дружбу с самим лешим. Да деваться некуда, сегодня их очередь кормить пастуха. Василиса что-то собрала в узелок, отдала Малому и наказала – иди. Легко сказать – иди. В прошлые разы они с баушкой ходили, с ней не страшно.
Проходя мимо кривого плетня Мамалыхи, он встал на цыпочки и постарался заглянуть через забор, не видать ли его дружка Ёры. Видать. Ёра щипал лучину.
– Ёра, – позвал Малой, – выдь-ка на улицу.
Ёра жил с матерью вдвоём. Отца у него не было совсем, дед с бабкой помёрли. И жилось им нелегко. Общество, конечно, помогало, но всё же вид что у Ёры, что у его матери был потрёпанный. Мать его нанималась на работы, с утра до ночи помогала по хозяйству людям, за что и получала кусочек от того хозяйства, которого едва хватало. Сына Мамалыха жалела. Соседи советовали Ёру приставить к какому-нибудь делу, но Мамалыхе, казалось, что он ещё мал. Поэтому большую часть дня он был предоставлен сам себе, пытаясь приспособиться к своему хозяйству самостоятельно, в виду отсутствия должного руководства. Отец Малого, Ивар, заботился по-соседски и по-родственному о Ёре, ребята – ровесники дружили.
– Ты что делаешь?
– Ничо. А ты куда направляешься?
Малой объяснил.
– Пойдёшь со мной?
– А чо не пойти, пойду.
Ёра не стал долго собираться, подтянул портки повыше и пошли.
По дороге разговорились о Яшме. Ёра знал многое из жизни своих соплеменников, Малому оставалось только слушать и мотать на ус.
– Дед Яшма, знамо дело, заключил договор с лешим. У пастухов завсегда так. И теперь леший за скотиной доглядает. А Яшма так, для виду. А леший сидит у него на посохе. Или на кнуте. А Яшма знай себе отдыхает. Видел сколько раз, как Яшма спит, а коровы сами по себе пасутся. Да только не сами по себе, их леший пасёт. А за это Яшма не должен ягоду лесную рвать, грибы ай орехи. И ещё не должен ни с кем за руку здороваться. Вот ты видел, чтобы Яшма с кем за руку здоровался? Вот то-то. А ещё, помнишь, у Кривого корова пропала? Так Яшма сказал, что он её лешему отдал. А что? Кажный год положены лешему подарки.
– Да, батька смеялся, что в эту весну уже был подарок. А у Кривого не в очередь отдали.
– Ну, не знаю. А ты видел, какой на нём пояс?
Малой смутно вспомнил и впрямь необычный пояс, со сложным непонятным рисунком.
– У-у-у, тот пояс заговорённый. Волк, ай медведь к примеру, выйдет из лесу, увидит стадо, а ему
Ребята вышли из ограды. Вниз к Русе бежали несколько тропинок.
– Скупнуться бы, – пробормотал Малой, глядя на сверкающую заманчивую ленту реки.
– Ага, скупнись, русалки тебя живо на дно утянут.
– Лана батька отпустил.
– Может, он какой особый заговор знает?
– Не знаю. Ладно, пошли.
Ребята свернули направо. Там начинались пашни. Кое-где ещё пахали, но большая часть полос и межей уже лежала серым покрывалом, готовая принять семя. Дети прошагали мимо полей. Мысли вновь вернулись к деду Яшме.
– А всё-таки хорошо, что он тогда нам указал, где слюда лежала. Ты свой кусок куда дел?
– Да ещё никуда. А ты куда?
– Я батьке отдал. Ох, он и обрадовался, говорит, что такой ему как раз и нужен был.
– Да? А зачем?
– Сказал, что окно красное в городе видел из слюды. Теперь попробует и в хате сделать.
– Может, и мой кусок твоему батьке отдать? Мне он кабыть без надобности. Я окна делать не умею.
– Хочешь – отдай.
Ребята замолчали. Вдалеке показалось стадо. Яшмы пока нигде не было видно. Но теперь лучше замолчать. Кто знает, какие у них уши, у этих колдунов. Они, небось, на много вёрст вокруг слышат.
«Хлеб – всему голова» – эту истину Василиса усвоила с раннего детства и никогда не задумывалась, почему именно хлеб. Ни мясо – в лесах полным полно зверя, ни рыба – реки ею так и кишат, а хлеб. И потому готовить его нужно было особенно. Прежде всего, в полной тишине, что соответствовало настроению девушки. Остальными деталями она преступно пренебрегла, благо, никто не видит. Привычно месила тесто, сажала хлебы в жаркую печь на предварительно выметенный и устланный прошлогодними дубовыми листьями под. В работе этой не видела сакрального смысла, но свои мысли держала при себе. По опыту знала, что так будет ей же лучше. Может поэтому, никогда у неё не получалось так, как у матери. Но и к этому прискорбному для неё факту относилась с полным равнодушием. У матери всегда всё вкуснее, и это правильно.
Проверяя готов ли хлеб, она вынула один каравай и постучала костяшками пальцев снизу, старательно прислушиваясь, но нужного звука не получилось. Опять Лан будет кривиться, что хлеб кисловат. Или сыроват? Пусть ещё немного посидит в печи, решила она.
А между тем ей давно уже чудились странные удары, или стук. Но они не сразу вошли в её сознание. Лишь, когда она в которой раз спустилась в подклеть, удары в дверь со стороны погреба словно разбудили её. Она вздрогнула и очнулась от своих мыслей. Прислушалась. Тишина. Может, показалось? Она тихонько подошла к двери погреба, осмотрела её. Дверь закрыта на вертушку, значит в погребе не должно быть никого. Домовой балует? Но тятенька сказал, что ей верить в домового и прочую нечисть не следует. Хотя, как не следует, если они существуют. Об этом все говорят. Не могут же все ошибаться? И тут она вновь услышала вкрадчивый негромкий стук. Василиса едва сдержала визг. Она почувствовала как по спине побежали мурашки, а это верный признак присутствия домового. Пятясь задом и стараясь делать это неслышно, выскользнула из подклети и рванула во двор к отцу, от возбуждения забыв все свои горести.